Тем временем в большом мире мать Артура сидит на кухне. Настоле лежат десять маленьких именинных свечек, но так как ни пирога, ни Артурабольше нет, значит, и зажигать их нечего.

Десять маленьких свечек, по одной на каждый год, прожитыймаленьким человеком. С каждым годом человек подрастал, словно крошечноедеревце, становился милым и шаловливым. Бедная мама прекрасно помнит каждый годжизни сына. Ни один год не похож на другой.

В первый год крошка Артур заворожено смотрел на пляшущееперед его глазами пламя свечи.

На второй год он слабыми ручонками попытался пойматькрохотные огоньки, которые проскальзывали у него между пальцами.

На третий год он попытался сам задуть свечи, однако дыханиеего было слишком легким, и ему пришлось дуть трижды.

На четвертом именинном пироге он задул свечи с первого раза.

Когда ему исполнилось пять лет, он сам, под руководствомотца, разрезал именинный пирог. Нож был большой, и отец волновался, сумеет лималыш с ним справиться.

Главным событием шестого дня рождения стал дедушкин подарок:дед вручил ему свой походный нож, и этим ножом Артур разрезал именинный пирог.Это был последний день рождения, который мальчик отмечал вместе с дедом.

Бедная женщина не может сдержать слез: огромная соленаякапля скатывается по ее щеке.

Столько счастья и столько горя — всего за десять лет! Десятьлет, промелькнувшие, как падающая звезда. И долгие часы, прошедшие со времениисчезновения Артура. Часы, кажущиеся вечностью.

Блуждающий взор матери ищет что-нибудь, что могло быподарить ей хоть каплю надежды. Но вокруг сплошная пустота. Точнее, массабесполезных предметов. И похрапывающий на диване муж. Усталость сразила его наполуслове, и он заснул, не успев закрыть рта.

При других обстоятельствах его поза могла бы вызвать у нееулыбку. Но сейчас при виде спящего супруга ей еще больше хочется плакать.

В кухню входит бабушка и садится рядом, в руках у нее пачкабумажных носовых платков.

— Вот, последние, — смеется она, желая разрядить обстановку.

Дочь смотрит на мать, и на лице ее появляется слабое подобиеулыбки.

В тяжелых обстоятельствах почтенная дама всегда сохраняетчувство юмора. Этому она научилась у своего обожаемого Арчибальда. Чувствоюмора и поэтический дар он считал основными человеческими добродетелями.

— Юмор для жизни — то же самое, что храм для верующего…ничего лучше человек просто не придумал! — шутливым тоном заявлял Арчибальд.

Если бы только Арчибальд был здесь! Он бы непременно рассеялсгустившийся над головами женщин мрак. Вселил бы в них оптимизм, не покидавшийего ни при каких обстоятельствах.

Старушка ласково касается руки дочери.

— Знаешь, доченька… возможно, то, что я сейчас тебе скажу,не имеет никакого смысла, но все же… твой сын — необыкновенный мальчик. И яуверена, сама не знаю почему… что где бы он ни находился… даже если он угодил впереплет… я верю: он выкрутится!

Слова бабушки приободрили мать Артура. Она знает, что неодна она молит небо о возвращении сына.

* * *

Сейчас им действительно надо молиться вместе, так как именнов эту минуту Артур сидит в темнице. Он грустно смотрит в маленькое окошечко,выходящее на забитую народом биржевую площадь, и понимает, что в этой толпе нетникого, кто рискнул бы прийти к нему на помощь.

— Да не переживай ты! Ты же не дурак, и вряд ли надеялся,что минипуты кинутся спасать пришельца из большого мира, пусть даже иявившегося к ним с благими намерениями! — по-своему утешает приятеля Барахлюш,скрючившийся в другом углу темницы.

— Попридержи язык, Бюш! Помнишь, что говорила Селения: надовести себя тихо и скромно, — напоминает Артур.

— Тихо? Да все уже знают, что мы в тюрьме! — вздыхаетмаленький принц. — И не просто в тюрьме, а в застенках самого Ужасного У! Ох,ну и влипли мы! А главное, никакого выхода! Только Селения может спасти нас…если, конечно, ей удастся выбраться из дворца!

Артур окидывает Барахлюша оценивающим взглядом: он вынужденпризнать, что мальчик прав. Селения — их единственная надежда.

Полная решимости выполнить возложенную на нее миссию,маленькая принцесса с мечом в руках движется по лабиринту галерейнегостеприимного дворца. Она давно потеряла из виду караван с продуктами иориентируется только по следам, оставленным на земле деревянными колесами.Селения медленно продвигается вперед, прячась за выступами стен и поджидая,пока мимо пройдет очередной патруль. Осматы кишат во дворце, словно весенниеголовастики в лягушачьем болоте.

Вскоре выдолбленный в скале коридор становится шире, серыйкамень сменяется черным мрамором, кое-где даже с рисунком. Пламя факеловотражается в полированной поверхности, и коридор кажется бесконечными.Наверное, сам дьявол спустился в эти глубины и своим огненным хвостом начерталпуть по подземному лабиринту. Стараясь унять тревожно бьющееся сердце, Селенияеще крепче сжимает в руках меч. Ладони ее становятся потными и горячими.Подземные ходы — не ее стихия. Она предпочитает бродить по лесам из дремучихтрав, летать на кружащихся по воздуху осенних листьях, гулять по цветочнымлугам, а потом, выбрав цветок покрасивее, сладко спать в его чашечке. Привоспоминании о родных местах ей становится необычайно грустно. Только когдаприходит беда, начинаешь понимать, как дороги нам все те мелочи, из которыхскладывается наша повседневная жизнь: неспешное утреннее пробуждение, солнечныйлуч, который ласкает вам щеку, верный друг, улыбающийся при встрече с вами…

Несчастья становятся мерилом счастья.

Очередной патруль осматов быстро возвращает Селению из грезна землю. Подождав, пока группа стражей прошествует мимо, она идет дальше похолодному коридору зловещего дворца, гораздо больше похожего на гробницу,нежели на жилище.

Следы от колес исчезли — дальше пол выложен пронзительночерным мрамором, каждый шаг по которому кажется шагом в бездну.

Добравшись до перекрестка, Селения останавливается внерешительности: куда идти дальше?