— Куда он ездил?

— Он передо мной не отчитывался. Но уезжал надолго регулярно.

Пока они говорили, Денни рассматривал обстановку в квартире Доронина. Да здесь фильмы о жизни в СССР можно снимать! Мебель старая, но добротная, люстры тоже определенно справили полувековой юбилей. Картины на стенах, сувениры на полках, черно-белые фотографии, на всех Доронин в юности с семьей. Создавалось впечатление, что после смерти родителей он утратил интерес к снимкам в рамках.

Соседка проследила за взглядом Денни и улыбнулась, глядя на один из портретов.

— Семья у них хорошая была, веселая. Мамочка такая тихая, женственная — песня просто. Отец его хоть и человек серьезный, а пошутить мог. Женщины его очень любили, но он жене всегда верность хранил, сколько бы они ни крутились рядом… Даже когда она умерла, вот так-то. Но он без нее не слишком долго протянул, лет десять, может… Такая вот любовь. И оба они рано ушли. Я думаю, потому Антон таким одиноким и был — привык к одиночеству с юности. Упустил возраст.

— А что, бывает какой-то специальный возраст? — Денни едва удалось подавить ухмылку.

— Конечно, — с абсолютной серьезностью ответила женщина. — В молодости легче привыкнуть друг к другу, притереться. Чем старше становишься, тем милее своя норка, никого в нее пускать не хочется. Вот и Антон так бобылем стал. Хотя видный он был, в отца, и умный очень. Я все пыталась те книги читать, что он пишет, да не смогла, для меня это слишком. Светлая память ему…

Она показательно смахнула со щеки несуществующую слезу. Судя по тому, как она вживалась в роль скорбящей подруги, будет претендовать на наследство, не иначе. Но Денни это не интересовало, ему другое было важнее.

— Неужели за все эти годы с ним никто здесь не жил?

— Никого он не приводил, — отрицательно покачала головой соседка. — Приходили его коллеги, иногда приходили студенты. Были даже забавные случаи.

— Это какие же?

— Я же говорила, что он видный мужчина был. Так вот, в него даже студенточки влюблялись! Одна, бедная, ходила, под дверью сидела, цветы носила, признания на стене губной помадой писала. Он это дело очень не любил, да и мы, соседи, не радовались. Все ее отсюда гоняли, а она снова приходила. Антон ее никогда и на порог не пускал. Пару месяцев она так моталась, потом ушла.

— Давно это было?

— Давненько, лет, может, десять назад. Но там не было никаких отношений. Антон к ней был совершенно равнодушен, она его даже раздражала, вот как мне показалось. Ему же самому иногда ее художества со стен отмывать приходилось. Не знаю, куда она делась потом…

— Я могу осмотреть квартиру?

— Посмотреть можно, конечно.

Он знал, что она не откажет. Соседка и сама понимала, что выцыганенные деньги не отработала, ничего особенного о Доронине не рассказала, а расставаться с зажатыми в кулачке купюрами ой как не хотелось. Она позволила ему совершить экскурсию, но сама следовала за Денни шаг в шаг.

Ее присутствие его не смущало, он не собирался ничего здесь брать. Ему важно было понять, действительно ли Доронин всю жизнь прожил в одиночестве.

Пока все указывало на это. Убранная стараниями соседки квартира была тенью давно опустевшего семейного гнезда. То, что оставили его родители, стояло на своих местах, а сам профессор ничего не пытался изменить.

Он даже их комнату не тронул. Денни поначалу насторожился, увидев в одной из спален женские вещи, но быстро понял, что это мода сорокалетней давности. У Доронина, как и у его отца, не поднялась рука выбросить все это.

Спальня самого профессора была скромной, чтобы не сказать аскетичной. Обстановка сохранилась так хорошо только потому, что он мало бывал дома. Последний ремонт здесь тоже делали лет двадцать назад.

Но куда он все время мотался? Денни уже все проверил, знал, что из недвижимости у Доронина была только эта квартира. Загородным домом он так и не обзавелся, да и зачем он ему? Похоже, ездил к кому-то.

— А это что? — Денни указал на стул.

— Где?

— Да вот, смотрите.

На спинке стула были аккуратно развешаны галстуки: видно, хранить их так Доронину было удобнее, чем в шкафу. Среди узоров легко было не заметить кусочек розовой материи, если не присматриваться.

Но Денни как раз присматривался.

При ближайшем рассмотрении материя оказалась носовым платком: хлопковым, розовым, с расшитыми краями. Причем вышивка по краям была фабричной, а в одном из уголков — нет. Там кто-то не слишком умело вышил букву А.

К чему это? Вариант, который напрашивался сам собой: «Антон». Но платочек-то явно женский. В подарок Доронину преподнесли бы что-то более солидное, здесь же создавалось впечатление, что платок он получил на память от его обладательницы.

Версия вроде как логичная, только как ее связать с образом старого холостяка?

— Впервые это вижу, — смутилась соседка. — Как странно…

— Не представляете, откуда это у него?

— Может, кто-то из студенток забыл?

В этом Денни сильно сомневался. Где могла студентка потерять платочек? На диване в гостиной или в прихожей, пусть даже на кухне, но уж никак не в спальне хозяина дома. Да и не терял никто этот платок, его специально сюда повесили и аккуратно замаскировали галстуками.

— Я в его комнате особо и не рылась, — призналась дама. — Заходила сюда редко, пыль иногда сметала, когда он долго не возвращался. Но это совсем не в духе Антона. Хоть убейте, не скажу, кто это мог здесь оставить.

А у Денни вариант как раз появился.

— Вы не помните, как звали девушку, которая преследовала Доронина?

— Вы шутите? Это так давно было, кто же теперь упомнит.

— А вы постарайтесь, — попросил Денни. Сам он тем временем прикидывал, сколько придется заплатить ей за то, чтобы забрать платочек с собой. — Она ведь писала на стенах. Может, имя свое тоже написала?

— Кажется, было что-то такое. Но где столько памяти взять. — Соседка нахмурилась, и вдруг складки на лбу разгладились: — Ну точно!

— Вспомнили?

— Боюсь обмануть, но вроде бы ее звали Алла.

Это все, что Денни нужно было услышать.

* * *

Дамир удивился, когда она рассказала ему все. По большому счету он не открыл сегодня ничего, а она продвинулась вперед. И тем не менее Алиса не стала от него ничего скрывать, в том числе свою беседу с Катей.

Она заметила его удивление.

— Что смотришь на меня, как на лик Девы Марии, проступивший на сырном бутерброде?

— Странные у тебя сравнения.

— Пагубное влияние Интернета.

— Оно тебе как раз идет. А вот то, что ты продолжаешь сотрудничать со мной… Без обид, но я не ожидал.