глаз да будет скрыта!

О, девы, пусть она не сможет как-нибудь

Найти его следы, к нему направить путь.

Безумная! чрез лес, волчцы, не чуя боли,

Она летит. Но вот, о ярость, среди поля

Телица, красотой любимому под стать,

Его мычанием дерзает призывать.

Коварной умереть ничто не помешает!

Она ее сама гирляндой украшает,

И, к алтарю влача, берет широкий нож.

20 “Такой желанному ты больше подойдешь!” —

Смеясь, воскликнула. Глядит, как пламя плещет,

Как сердце бедное соперницы трепещет.

<8>

(ПОДРАЖАНИЕ ТОМСОНУ)

Ах, земледелец, будь щедрей, делись благами.

Смотри, как нищета нетвердыми шагами

Приходит собирать, смущенье затаив,

Остатки жалкие с твоих богатых нив.

Воспомни: общая ведь матерь нам Кибела.[232]

И тех, кто лишены счастливого удела,

Как птиц слетевшихся, помедли прогонять.

Дай зерна им, в пыли забытые, поднять.

<9>

(ИЗ ЕВРИПИДА)

В крови своих детей, жестоко мстя за муки,

Бесчувственная мать свои омыла руки.

Любовь, одна любовь к злодейству привела!

Чудовищной — любовь, преступной — мать была.

О, матерь, о, любовь, на ком вина навечно?

Преступной мать была, любовь — бесчеловечной.

Когда б во Фракии Ясоновым пловцам[233]

Не дал пройти Боспор к эвксинским берегам,[234]

Когда б их замыслу противилась Афина,[235]

10 И Пелион, а с ним Амфризская долина[236]

Не видели, как дуб, сосну топор рубил,

По слову Тифия[237] как на воду сходил

Корабль, до Фасиса[238] достигший невозбранно

И золотую шерсть похитивший барана,

Того, что беглецам Нефела встарь дала,

Но Гелла на спине его не доплыла![239]

<10>

Из глины тридцать чаш, дочь пастуха седого,

Наполнить вечером ты молоком готова,

Но красно-бурой все ж телицы[240] берегись,

Что любит, хмурая, особняком пастись.

Неволи невзлюбя, прочь рвется бунтовщица.

К тугому вымени тебе не подступиться,

Доколе с ловкостью ремнем из мягких кож

Одну из ног ее, связав, не подогнешь.

<11>

(ИЗ МОСХА)

За плугом пахарем невиданным идет

Амур, стрекало взяв, и борозду ведет.

Впряженные быки влачат послушно бремя,

А он, пригоршнями разбрасывая семя,

Властителю небес кричит, ввысь обратясь:

“Расти мне урожай! Не то я, осердясь,

Вновь под ярмом тебя Европы успокою,[241]

Склониться повелев мычащей головою”.

<12>

ЭПИЛОГ

Я музу сельскую пред Францией моей

Осмелился ввести в леса, в цветы полей,

Чтоб девам городов явить она сумела[242]

Невинность сельских нег, покой их — без предела,

И в климат севера из солнечных краев

На Сену привела аркадских пастухов.[243]

Ей видеть довелось, со мной бродя на воле,

Места, воспетые поэтами буколик:

В Аркадии она блуждала по лесам,

10 Мечтала в Мантуе, где встарь Вергилий сам[244]

Внимал, как говорит с ней темный бор ветвями,

Пред нею Гермус[245] тек сребристыми струями,

На чьих брегах Бион Венеры пел мечты

И кровь Адониса преображал в цветы.[246]

В холмах Сицилии, где плещет Аретуза,[247]

И Мосх и Феокрит искали с ней союза,[248]

На светлом озере, синеющем средь гор,

К долинам Цюриха она стремила взор,[249]

Дриадам Гесснера задумчиво внимая

20 И в сумраке пещер их песни повторяя.

Она из всех ручьев пила в полдневный зной,

Срезая камыши прилежною рукой,

И от былых корней ее питалось пенье,

Божественных певцов внимая вдохновенью,

Чьи струны слушая, ручей забыл струю,

Стада — ковер из трав, пастух — любовь свою.

Из легких тростников, скрепленных неумело,

Свирель, как пастухи, сложить она посмела

И, трогая перстом в тростинке голоса,

30 Помону,[250] Пана петь, потоки и леса,

И деву нежную, и свод пещеры строгий,

И возраста любви столь пылкие тревоги.

ЭЛЕГИИ

ЭЛЕГИЯ ПЕРВАЯ

О Авель,[251] юных тайн наперсник благосклонный,

Взгляни, нас май зовет к стезе уединенной.

Приди! В тени дубрав мой жар благослови.

Весна велит любить, и вновь я полн любви.

Пока придавлен мир зимы державой хладной,

Не в дружбе Аквилон и лиры звон отрадный,

И муза грубым льдам свой не вверяет шаг.

В смятеньи трепетном, покинув снег и мрак,

Она близ очага, в тиши уединенья,

10 Безмолвная, грустит и внемлет вихря пенью.

Но в дни, когда под плеск и смех оживших вод

Приводит Прокна[252] вспять пернатый свой народ

И светятся поля в убранстве подвенечном, —

Забавам предана, в веселии беспечном

Она резвится вновь. В ней ожил песни зов.

И словно в ясный день кузнечик, друг кустов,[253]

То здесь, то там в ветвях недолгий миг помедлив,

Росою вскормленный, играет, непоседлив,

И, песней звонкою вещая близкий зной,

20 С напевом поселян сливает голос свой; —

Стопою жадною блуждая в вешней чаще,

Пою я нимф, зефир и лес, под сень манящий,

И юные цветы, и красок полноту,

И, сладостней цветов, любовь мою в цвету!

ЭЛЕГИЯ II

Подражание идиллии Биона

Пленительный Пафос и Книд,[254] отрада глаз, —

Я, новоявленный пастух, вдали от вас

Под Сиракузами бродил, ведомый музой,

Беседуя в стихах с певучей Аретузой.

Вдруг с облачных небес явились предо мной

Венера и Амур. Смеясь в тиши лесной,

Она сказала мне: “Тебе на попеченье

Я сына привела, бери его в ученье;

Колчан со