– Солидные надои получили в этом году наши операторы машинного доения, – по-книжному, а не так, как с бабами на ферме, говорил со сцены Викентий Палыч. – Но они не смогли бы добиться этих результатов без помощи наших скотников. И в числе лучших хотелось бы отметить мне Маргариту Коробову! Приглашаю на сцену для награждения!

Ритка никак не ожидала, что ее первой из скотниц наградят. Зарделась, стала пробираться через ряды зрителей, споткнулась в своих сапожках о чьи-то ноги, еще больше смутилась и алая, вспотевшая поднялась на сцену к Викентию Палычу за конвертом и цветами. Тот пожал ей руку, успел тихо сказать: «Молодец!»

Вернувшись на свое место, Ритка, не мешкая, заглянула в конверт – там лежало десять тысяч рублей! Десять! У Ритки даже руки затряслись. «Не может быть! Вроде бы ведь пять обещали!» – пронеслось у нее в уме.

Церемония награждения продолжилась, и Ритка мало-помалу успокоилась. Она еще раз заглянула в конверт, увидела две красные одинаковые ассигнации и развеселилась: теперь точно хватает, чтоб заплатить дяде Коле.

– Ну а теперь концерт, – закончив награждать, просто объявил Викентий Палыч. – Играют для нас сегодня ребятишки из школы-интерната для слепых и слабовидящих детей. Оркестр «Надежда» называется. Дирижер – Иванов Василий Иванович.

Председатель спустился со сцены в зал и занял свое место. Из-за кулис стали выходить дети с духовыми инструментами. Это были ребята разного возраста – по виду от десяти до семнадцати лет, мальчишки в костюмах при галстуках и девчонки в темно-синих платьях с отложными белыми воротничками. Для детей на сцене уже заранее были приготовлены стулья и пюпитры с нотами. Дирижер – невысокий пожилой мужчина тихо что-то командовал юным музыкантам. «Дедушка старенький совсем», – подумала Ритка.

Колхозники всматривались в лица артистов, пораженные тем, что вот эти красивые нарядные дети не видят их, зрителей, но свободно передвигаются по большой сцене.

Риткино жальчивое сердце защемило от сочувствия.

– Надо же, слепые, а не спотыкаются, – прошептала Ритка сидевшей рядом с ней Анютке. – Каждый к своему месту идет, как будто и знает куда.

– Наверное, в интернате учат их так специально, – зашептала в ответ Анюта.

– А ноты-то они как видят?

– Может, они на языке слепых написаны, – предположила Анюта.

– Жалко! – покачала головой Ритка.

– Мы поздравляем колхоз «Новый путь» с восьмидесятилетием! Без вас, тружеников села, нет ни молока, ни хлеба и земля – сирота. Спасибо, что сохранили колхоз, это были трудные восемьдесят лет, спасибо, что кормили нас в голодные годы войны, поднимали хозяйство в мирное время, выстояли в лихие девяностые. Мы сыграем для вас классические, джазовые и эстрадные композиции, а начнем со старинного русского марша «Привет музыкантам», – объявил дирижер, и тут Ритка поняла, что и он тоже слеп.

Дирижер говорил и смотрел в зал, но получалось, что смотрит он не на людей, а как бы поверх голов. Он не видел, кому адресовал свою речь. Но вот Василий Иванович взмахнул палочкой, и всё замерло вокруг, и в это мгновение Ритке показалось, будто дедушка-дирижёр стал намного выше ростом, спина его выпрямилась, осанка сделалась величественной, он словно помолодел на глазах, а музыканты его, наоборот, словно стали чуть старше.

Первый взмах палочки – и оркестр ударил так бодро и весело, что люди невольно заулыбались от неожиданности, а когда композиция подошла к концу, никто уже больше не вспоминал, что на сцене – слепые дети, и вообще, что на сцене – всего лишь дети, играющие под руководством старика инвалида. Это были просто музыканты, очень талантливые и удивительно сыгранные, без всяких скидок на болезни и возраст. На грохот аплодисментов Василий Иванович сдержанно раскланялся и объявил «Прощание славянки».

– Когда на флоте служил, так мы под этот марш в море уходили, – шепнул кузнец дядя Толя соседу по ряду.

Тот кивнул, но дядя Толя был уже не здесь, в зале, он был в далекой своей юности в городе Североморске, он стоял в черно-белой моряцкой форме в шеренге таких же, как он, молодых и бравых ребят, и соленый холодный ветер сплел ленты на его бескозырке не то в жгут, не то в косу. Ему хотелось расправить их за спиной, но надо было стоять, вытянувшись как струна. Тогда ему было смешно, что хочется девчоночьим жестом развязать ленточки, и он всеми силами старался не улыбнуться… Но это там, в юности, улыбаться в строю запрещал устав, а здесь, в старости, в районном ДК, дядя Толя расплылся в широкой улыбке. Он неумело отбивал такт марша по колену загрубевшими, закопченными пальцами кузнеца.

Отыграв еще несколько маршей, оркестр стал исполнять мелодии из кинофильмов. Под «Смуглянку» Ритка тихо напевала: «Раскудрявый клён зелёный, лист резной, я влюблённый и смущённый пред тобой. Клен зелёный, да клён кудрявый, да раскудрявый резной». Это была любимая песня ее отца. Ей вспоминалось, как сидела она, трехлетняя девчушка, на плечах у папки. Он нес ее из детского сада по цветущей, утопающей в сирени улице Знаменья и пританцовывал, потому что был навеселе, и напевал эту всем знакомую мелодию про смуглянку из партизанского отряда. И даже запах сирени вспомнился Ритке, и позабытый голос отца зазвучал в ушах, донесся эхом из невозвратного детства.

– Недавно прошел матч «Спартак» против ЦСКА. Всем разочарованным этой игрой посвящаем мы следующую композицию, – пошутил Василий Иванович, и, к всеобщему удивлению, духовой оркестр вдруг стал исполнять регги – песню группы «Чайф» со всем известным припевом: «Аргентина – Ямайка, пять-ноль».

«Правильно, – думал Женька Самсонов, самый главный деревенский болельщик. – С нашими футболистами только такие песни и петь». Он подумал, что вот уже очень скоро за деревней просохнет футбольное поле и снова можно будет гонять мяч с деревенскими пацанами, тем более что закадычный друг Виталька Петров этой весной тоже вернется из армии и займет свое законное место вратаря. Девчонки придут поболеть, и будут переживать, и подкалывать, и давать советы… Жаль, конечно, для футбола летом времени мало: то посевная, то силосование… «А вот для девчонок время всегда найдем», – про себя усмехнулся Женька. Оркестр сыграл еще пару композиций, посвященных спорту, и под «Трус не играет в хоккей» Женька Самсонов наконец-то забыл горечь поражений. Затем началась часть концерта, составленная из старых рок-н-ролльных и джазовых хитов. Под битловскую песню «Michelle» ветврач Александр Семёнович неожиданно почувствовал во рту приятный вкус сигарет, хотя курить бросил уже очень много лет назад. Вспомнились студенческие годы. Сельскохозяйственная академия. Как собирались тогда в общаге послушать запрещенную музыку, обсудить книжки, передаваемые тайно от товарища к товарищу. Вспомнилось, как за ночь «проглотил» «Архипелаг ГУЛАГ», как читал переписанные от руки стихи Гумилева. И разговоры до утра, и споры, и дешевое вино… «Как поколению моему повезло! Жили ведь в такое хорошее время! Все тогда настоящее было: артисты, книги, вино – все без подделок», – с грустью подумалось ему. Он смотрел на юных музыкантов на сцене и думал: в какое время им предстоит жить? Спустя годы, став взрослыми, что они вспомнят о своем детстве и юности?