Но, оказывается, в Паутинке жил еще кое-кто, а Дашка до сих пор об этом не знала. Двоюродная бабушка Маня вчера на посиделках сказала Дашке, что в колодце сидит какой-то Мазега.

– Там сидит Мазега, Даша! Ты в колодец не заглядывай никогда! Вообще к колодцу лучше не подходи. А то откроешь крышку, посмотришь вниз, тут-то Мазега тебя и схватит и к себе в колодезное царство утащит!

«Застукала меня тетя Маня, когда я вчера в колодец глядела», – поняла Дашка. А вслух пообещала, что не будет ни подходить, ни заглядывать. Она всегда знала, что нужно сказать взрослым, чтобы они успокоились.

В Паутинке царила зима, и колодец стоял обледенелый – и сруб, и скамеечки для вёдер покрылись толстой коркой наледи. Дашке нравилось, сняв варежку, голой ладонью гладить этот блестящий ледяной панцирь. Она знала сказку про Морозко и трудолюбивую падчерицу, уронившую в воду веретено, но о Мазеге в этой сказке ничего не говорилось.

«Какой же он из себя?» – размышляла Дашка в этот вечер перед сном. Мазега казался ей совсем молодым и красивым, высоким, чернобровым и черноволосым, как ее многочисленные родные и двоюродные братья. Они тоже, бывает, летом во время купания на дамбе ловили Дашку на берегу и тащили на самую глубину, а там делали вид, что собираются утопить. Никакой глубины Дашка не боялась, убегать от братьев, а потом кататься в воде на их спинах ей очень нравилось. Всегда было очень весело, а братья потом еще и хвалили, какая она смелая и как хорошо ныряет и плавает, лучше их всех.

Наверное, скучал Мазега там, в колодце, совсем один. Дашка представляла его восседающим на троне посреди пустынного ледяного зала, как во дворце Снежной королевы. Трон, конечно же, был отлит из застывшей воды, и голову Мазеги венчала лучистая корона. Дашка думала-думала о юном князе Колодезного Царства и заснула. В ее сне Мазегу вел по ледяным лабиринтам безжалостный Минотавр. Мазега почему-то шёл за ним покорно, как овца на убой. Пора было его спасать.

Проснувшись поутру, Дашка обнаружила, что дома никого из взрослых нет. Папа и Игнаха ушли на работу. Дашка выглянула в окно и увидела, что мама таскает из сарая сено для коровы Звездки. А бабушка, наверное, в своей избе заканчивает обряжаться[2].

Пока никто не видит, надо сбегать до колодца! Вот только одеваться некогда, а то мама сейчас вернется, и тогда вся затея бездарно пропала! Опять будут шпионить всей деревней, чтобы Дашка к колодцу не совалась.

Дашка в чем была – во фланелевой пижамке и с босыми ногами – выскочила на улицу. Только захватила деревянный меч, спрятанный под диваном. Она рассудила, что сбегает быстро, объяснит Мазеге, что ее могут застукать, скоренько познакомится, расскажет про Минотавра, пригласит Мазегу поиграть – и сразу домой! Замёрзнуть за это время не должна! А если Минотавр, то она его мечом!

Снег немного обжигал ступни, но это было даже весело, если быстро-быстро переставлять ноги. И следы на тропинке оставались смешные, будто огнем оплавленные. Дашка открыла крышку колодца и позвала:

– Мазега, вылезай! Не бойся меня! Я Дашка. Я тебя не обижу. Днем Минотавра тут нет! А ночью ты его бойся! Не ходи за ним! У меня много братьев. Давай знакомиться!

Мазега почему-то молчал. Наверное, как Хозяин Леса, боялся застудить горло. И тогда Дашка решила спеть ему песенку собственного сочинения. Она запела прямо в колодец, отстукивая ритм деревянным мечом по льду:

Как раз в это самое время дядя Гриша, Дашкин отец, возвращался домой после смены на животноводческой ферме. Сначала он решил, что ему показалось, будто в деревне далеко и звонко по морозному воздуху разносится песенка, спетая детским голосом, подозрительно похожим на Дашкин. Дядя Гриша прислушался, охнул и резво понесся к своему дому. У колодца он и увидел Дашку, которая придумала для Мазеги уже целую серенаду, но Колодезный Князь то ли был зазнайкой, то ли невероятным боякой и даже носа из воды не казал! Мог бы хоть рукой помахать!

Дядя Гриша на бегу стаскивал с себя фуфайку.

– Даша, отойди от колодца! – еще издалека крикнул он, а подбежав, подхватил дочь на руки, завернул в телогрейку. – Ты что тут делаешь? Без одежды! Ты же простудишься! Мама где? А бабушка?

– Папа, что ты кричишь? Все испортил, – важно сообщила ему Дашка (она всегда разговаривала с отцом степенно и важно, копируя его собственную манеру). От мороза она уже посинела до того самого оттенка, что и наледь на колодце. – Уж тебя-то Мазега точно испугался. Теперь ни за что ко мне не вылезет.

Ее трясло от озноба, но она крепилась, чтобы отец не заметил этой дрожи и не испугался еще сильней.

К вечеру вся деревня знала про Дашкины колодезные приключения. По такому случаю все старушки и три дедушки собрались на посиделки в дом к Дашкиным родителям. Рассевшись по скамьям и стульям, бабули занялись рукоделием, а деды у печки закурили. По кухне поплыли клубы дыма. Старушки за пяльцами и спицами погрузились в сизое табачное море и оттуда ворчали, что Дашкины мама и папа не следят за ней должным образом, что братья не воспитывают ее как надо.

Двоюродная бабушка Маня ругала еще и саму себя за рассказ о Мазеге: сманила дитя на озорование![3] Ее успокаивала родная бабушка Маня:

– Да полно тебе! Полно! Это же наша Дашка! Ей и не такое в голову взбредет! Очень уж беготливая[4].

– Растет одна, без ровесников, не с кем играть, братья всё большие. Вот и озорует, как мальчишка. Что за девка? Хуже парней, – поддержала строгая соседка бабушка Лена.

– Хоть бы детский сад был, – подал от шестка голос дедушка Толя. – А так, что ж, конечно… где уследить… Это ж надо! С мечом к Мазеге! – И сквозь хриплый кашель расхохотался. – Ну, пацанка!

– Ох, ох, была раньше большой деревня, а теперь что? Одни мы, старики, остались. Одни-одинёшеньки посередь лесов, – вертела веретено бабушка Фая.

Дашка, густо намазанная медвежьим жиром для профилактики простуды, лежала на печке. Оттуда она наблюдала за бабушками и дедушками и думала: «Что они такое говорят? Как это мы – одни-одинёшеньки? Вовсе мы не одни! Нас так много в Паутинке живет! Кого у нас тут только нет! Минотавра бы только прогнать… Он у нас тут лишний».

Она задремала, и сквозь клубы табачного дыма в красном углу под иконами подмигивал Дашке огонек-маячок лампадки, а на полатях пересчитывал луковицы старый домовой. Иногда он сбивался со счета и тогда хрипло, как дедушка Толя, кашлял и на чем свет ругал и Минотавра, и зазнайку Мазегу за компанию.