Я тоже помнил эту газель. Я гонялся за нейцелое утро, много раз подкрадывался, но, одурев от жары, все время стрелялмимо, потом заполз на муравейник, чтобы выстрелить уже по другой, куда худшейгазели, отдышался, промазал с пятидесяти шагов, увидел, что газель все ещестоит неподвижно и смотрит на меня, подняв голову, и выстрелил ей в грудь. Онаприсела на задние ноги, но, как только я сделал несколько шагов, вскочила, и,спотыкаясь, отбежала в сторону. Я выждал, когда газель остановилась, видимо, нев силах бежать дальше, и, не вставая, продев руку в ремень ружья, стал стрелятьей в шею, медленно, старательно, и промазал восемь раз кряду, в порывебезудержной злости целясь в одно и то же место и тем же манером; ружьеносцысмеялись, потом подъехал грузовик с африканцами, которые удивленно пялили наменя глаза. Старик и Мама молчали, а я все сидел, в холодном бешенстве упрямопытаясь перебить антилопе шею, вместо того чтобы подойти поближе и прогнать еес этой раскаленной солнцем равнины. Все молчали. Я протянул руку к М`Кола зановой обоймой, старательно прицелился, но промахнулся, и лишь на десятомвыстреле перебил эту проклятую шею. Затем я отвернулся, даже не поглядев насвою жертву.

– Бедный Папа, – сказала моя жена.

– Солнце в глаза, да и ветермешает, – заметил Старик (в то время мы с ним еще не были близко знакомы). –Все пули попадали в одно место. Я видел, как они вздымали пыль.

– Я вел себя как упрямый осел, –сказал я. Так или иначе, я научился стрелять. Мне почти всегда везло, и явыходил из положения с честью.

Мы остановились недалеко от лагеря и сталикричать. Никто не откликался. Наконец из палатки вышел Карл. Завидев нас, онскрылся, потом выглянул наружу.

– Эй, Карл! – крикнул я. Он помахалмне рукой и снова скрылся в палатке. Затем вышел и зашагал к нам. Он дрожал отволнения, и я догадался, что он отмывал с рук кровь.

– Что у вас там?

– Носорог, – ответил он.

– Случилось что-нибудь?

– Нет. Мы застрелили его.

– Вот здорово! Где же он?

– Вон за тем деревом.

Мы прибавили шагу. Возле дерева лежала толькочто отрезанная голова носорога, и какого носорога! Он был вдвое крупней моего.Глаза были закрыты, и в уголке одного из них, точно слеза, рдела капелькакрови. Голова была огромная, рог красиво изогнут. Шкура в целый дюйм толщинойсвисала складками позади головы и на месте среза белела, как свежий сок кокосовогоореха.

– Какой длины рог? Дюймов тридцать?

– Ну нет, тридцати не будет, –возразил Старик.

– И все же превосходная добыча, мистерДжексон, – вмешался Дэн. – Красавец!

– Да, хорош, – согласился Старик.

– Где вы убили его?

– У самого лагеря.

– Он стоял в кустах. Мы услышали, как онфыркает.

– Мы даже подумали, что этобуйвол, – сказал Карл.

– Красавец! – повторил Дэн.

– Я очень рад за вас, – сказал яКарлу.

Так и стояли мы все трое. Мы искренне желалипоздравить товарища, великодушно похвалить его носорога, чей малый рог былдлиннее большого рога у зверя, добытого нами,[8] – этого громадного,великолепного носорога с кровавой слезкой в глазу, обезглавленного сказочноговеликана, но вместо этого разговаривали точно пассажиры на корабле перед приступомморской болезни или люди, потерявшие крупную сумму денег. Мы стыдились своегоповедения, но ничего не могли с собой поделать. Я хотел сказать Карлучто-нибудь приятное и сердечное, но вместо этого спросил:

– Сколько раз вы стреляли в него?

– Право, не знаю. Мы не считали. Кажется,пять или шесть раз.

– По-моему, пять, – сказал Дэн.

Бедный Карл, принимая поздравления от трехдрузей с такими постными лицами, уже чувствовал, как его радость победителяпостепенно испаряется.

– А мы тоже убили носорога, – сказалаМама.

– Вот это здорово! – промолвилКарл. – Крупнее моего?

– Нет, что вы! Он жалкий недомерок посравнению с вашим.

– Мне очень жаль, – сказал Карлпросто и искренне.

– Вот еще, о чем вам жалеть, когда выподстрелили такого? Это же настоящая редкость. Постойте, я схожу за аппаратом исфотографирую его.

Я отправился за аппаратом. Мама шла рядом,взяв меня под руку.

– Папа, пожалуйста, старайся вести себяпо-человечески, – сказала она. – Бедный Карл! Вы испортили ему всеудовольствие.

– Знаю. Я ведь стараюсь, как только могу.

Старик догнал нас и, услышав мои слова,покачал головой.

– Никогда еще я не чувствовал себя такглупо, – сказал он. – Но успех Карла ошеломил меня, как удар подложечку. Разумеется, я от души рад за него.

– Я тоже. Мне даже хотелось, чтобы онперещеголял меня. Право же! Вы сами знаете. Но почему он не мог подстрелитьотличного зверя с рогом на один, два, ну, пускай на три дюйма длиннее, чем умоего? Почему он непременно должен был посрамить меня? Наш носорог теперьпросто смешон.

– Зато вы можете гордиться своимвыстрелом.

– К черту выстрел! Проклятая судьба!Господи, до чего хорош этот его носорог!

– Послушайте, возьмем себя в руки идокажем, что мы цивилизованные люди.

– Мы вели себя ужасно! – сказалаМама.

– Верно, – согласился я. – Амежду тем я все время старался быть любезным. Вы же знаете, что я от всей душирад его успеху.

– Да, вы были любезны… оба, –протянула Мама.

– А видели, что сделал М`Кола? –спросил Старик.

М`Кола мрачно оглядел носорога, покачалголовой и ушел.

– Носорог и впрямь замечательный, –сказала Мама. – И если мы будем держать себя как порядочные люди, Карлмигом повеселеет.

Но было уже поздно. Карл так и не повеселел, иот этого нам самим долгое время было совсем невесело. Носильщики наши вернулисьв лагерь, и мы видели, как они, да и все остальные африканцы, пошли туда, где втени деревьев лежала голова носорога. Все молчали. Только свежевальщик нескрывал своего восторга, увидев у нас в лагере такую добычу.