Своей тактикой, направленной на распространение революции, большевики уничтожили условия заключения демократического мира, которые были подготовлены продуманной и упорной политической деятельностью немецкой социал-демократии.

Основа, на которой велись переговоры о мире, была демократической. Германия отказывалась от всех контрибуций и аннексий, признавала независимость оккупированных ею территорий. Противоречия возникли лишь по поводу времени эвакуации оккупированных областей, а также по вопросу ограничения права отдельных наций на самоопределение. Германская делегация не хотела, чтобы отделившиеся от России территории, пусть и добровольно, снова присоединились к ней; они считали, что расширившаяся за счет этого государственная мощь России будет угрожать государственным и национальным интересам немецкого народа, и усмотрела в этом причину законодательного ограничения права наций на определение на оккупированных территориях. Русские же настаивали на том, что право отдельных наций на самоопределение вообще не должно никак ограничиваться. Немецкие социал-демократы не разделяли этого мнения, однако поддержали российскую позицию, когда зашла речь о предоставлении отдельным областям максимальной самостоятельности и демократической формы государственного устройства. Германское правительство, как известно, далеко не социалистическое; немецкая социал-демократия не занимается правительственной политикой и может лишь извне оказать на нее давление; а большевики в России хотя и имели в руках все инструменты государственного насилия, но не располагали армией, способной противостоять германской, поэтому добиться результата в вопросах, требовавших незамедлительного решения, можно было только путем компромисса. Компромисс был вполне возможен. Не стоит забывать, что Германия в экономическом и политическом плане была крайне заинтересована поддерживать с Россией дружеские отношения. Немецкая делегация не стремилась к аннексиям, руководящей была стратегическая цель: необходимо было защитить Восточную Пруссию от возможности нападения со стороны России, создав между странами несколько буферных государств. Русская делегация вовсе не выдвигала на передний план государственные интересы, настоятельно утверждая, что защищает не интересы России, а интересы народов оккупированных территорий. Следовательно, Россия могла бы по собственной инициативе отказаться от воссоединения с этими территориями и выторговать для них достаточные гарантии демократического развития. Я не берусь утверждать, что вопрос можно было решить только таким способом, можно было бы достичь и других, более выгодных договоренностей, но для большевиков не существовало никаких других методов борьбы, кроме революционной, равно как и другого решения вопроса, кроме как под лозунгом «Все или ничего!»

Когда в Германии убедились, что договориться с большевиками о мире невозможно, позиция немецких социал-демократов была дискредитирована. Сторонники аннексий и милитаристское крыло взяли верх в переговорах, и России навязали условия мира[114].

Таким образом, большевики сами надули ветер в паруса немецких империалистов, так же как раньше облегчили задачу английским империалистам.

Зато теперь они еще больше стали обвинять во всем немецкую социал-демократию.

Потоки брани преследовали целью не только облегчить душу, но и пустить пыль в глаза. Иными словами, замаскировать тактику большевиков. Конечно же, хорошо, когда вожди народа умнеют с опытом; к сожалению, по закону политической логики, о которой я говорил чуть выше, следует опасаться, что узколобый революционизм большевиков, столкнувшись с непреодолимым препятствием, обернется оппортунизмом.

Переход к нему обеспечит революционный шовинизм, заводилой которого в данный момент выступает Троцкий. Иудушка Керенский[115] подражал Наполеону, а шарлатан Троцкий подражает Керенскому. Не знаю, кто его сейчас подзуживает, болтун Радек[116] или кто-то из военных, кому удалось просочиться в большевистские круги, но им явно кто-то руководит. Когда Троцкий убедился, что на одном революционном подъеме армии не создать, он тотчас занялся созданием военной организации. Потом он убедится, что для создания военной организации нужны денежные средства, а следующим его откровением станет то, что для надлежащего содержания современной боеспособной армии требуется капиталистическая государственная экономика с ее системой займов, налогов и безграничного ограбления народных масс.

Собираясь разгромить Германию с помощью военной силы, большевики поставили себя на позицию Антанты. И тем самым разоблачили свой русский патриотизм, припудренный революционной критикой немецкой социал-демократии.

Теперь, если позволено для защиты территории и полуазиатской культуры России опираться на армию (власть большевиков не ослабляет, а усиливает эту характеристику еще больше), почему же, спрашивается, немецкие социал-демократы должны отказываться от защиты немецкой территории и немецкой культуры? В то время как они защищают право отдельных наций на самоопределение, большевики не признают этого права за немецким народом, требуют от него ударить в спину собственной армии и поставить Германию под угрозу разгрома, только ради права эстонцев присоединиться к России!

Одни прикрываются либерализмом, другие прячутся за социализм, будь то от имени права народов на самоопределение, или от имени демократии, или от имени революции, но все они хотят только одного – поражения Германии. Если бы они победили, какие речи они вели бы, какие теории бы строили, только чтобы оправдать свои, пускай даже самые дикие, требования! Но именно эти безумные и всеразрушающие намерения империализма сил Антанты стали причиной ее военного поражения.

Германию принудили победить. За прошедшие четыре года войны мир можно было заключить уже много раз, но эта возможность всегда разбивалась о непоколебимое желание стран Антанты расчленить Германию, поработить Германию, унизить, превратить в ничто.