– Видите, – сказал я, – его убили ударом вспину.

Едва слышно она произнесла:

– Чем?

Я кивнул на стеклянную банку.

– Вот этим кинжалом.

Девушка внезапно пошатнулась и осела на пол. Я бросился кней.

– Вам плохо. Идемте скорее. Такие зрелища не для вас.

– Воды, – прошептала она. – Скорее. Воды.

Я со всех ног бросился в дом. Мне повезло, служанок не былопоблизости, не замеченный никем, я налил в стакан воды, добавил из походнойфляжки несколько капель бренди и вернулся в сарай. Девушка лежала в той жепозе. Но несколько глотков бренди с водой возымели прямо-таки волшебноедействие.

– Уведите меня отсюда… о, скорее, скорее! –твердила она, вся дрожа.

Поддерживая под руку, я вывел ее на свежий воздух. Выходя,она затворила за собой дверь, потом перевела дух.

– Ну вот, уже лучше. О, это ужасно! И зачем вы толькопустили меня туда.

Это прозвучало так по-женски, что я не мог сдержать улыбки.В глубине души я был даже доволен тем, что ей стало дурно. Видимо, она не такаяуж бессердечная, как я думал. В конце концов, она ведь еще почти дитя, илюбопытство ее, видимо, просто от легкомыслия.

– Я как мог старался удержать вас, вы же знаете, –мягко сказал я.

– Конечно, знаю. Ну а теперь – до свидания.

– Постойте, вам нельзя так уйти… одной. Вы еще слабы. Япровожу вас в город. И не спорьте.

– Чепуха. Уже все прошло.

– А если вы снова потеряете сознание? Нет, я провожувас.

Она упорно противилась этому. Но я, однако, настоял насвоем, и она позволила проводить ее почти до самого города. Мы снова шли по тойже тропинке, мимо могилы, а потом окольным путем вышли на дорогу. Когда сталипопадаться первые лавки, она остановилась и протянула мне руку.

– До свидания, спасибо, что проводили.

– Вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

– Да, совершенно. Спасибо. Надеюсь, у вас не будетнеприятностей из-за меня?

Я заверил ее, что все в порядке.

– Ну, прощайте.

– Au revoir, – поправил я. – Вы ведь здесьживете, значит, мы еще увидимся.

Она одарила меня ослепительной улыбкой.

– Хорошо, пусть так. Au revoir.

– Подождите, вы даже не сказали мне ваш адрес.

– О, я живу в «Отель дю Фар», это небольшая, но вполнеприличная гостиница. Загляните ко мне завтра.

– Непременно, – отвечал я, вероятно, с несколькоизлишней поспешностью.

Я постоял, пока она не скрылась из виду, а потом направилсяк вилле «Женевьева». Я вспомнил, что не запер дверь сарая. К счастью, никтоэтого не заметил. Я повернул в замке ключ, вынул его и отдал полицейскому. Тутмне вдруг пришло в голову, что хоть Сандрильона и дала мне свой адрес, имени-тоее я так и не узнал.

В гостиной я застал следователя, деловито допрашивающегостарика садовника. Здесь же были Пуаро и комиссар, которые приветствовали менявежливым поклоном и улыбками. Я тихонько сел в кресло. Мосье Отэ проявлялчудеса усердия, он был немыслимо кропотлив и дотошен, однако старания егооказались напрасны, ему не удалось извлечь из свидетеля ничего мало-мальскисущественного.

Огюст признал, правда, что перчатки, найденные на местепреступления, принадлежат ему. Он надевал их, когда приходилось ухаживать запримулой, которая, как известно, иногда бывает ядовитой. Он не помнит, когда впоследний раз надевал их. Нет, конечно, он их не хватился. Где они обычнолежат? Да то здесь, то там. Лопата всегда стоит в сарайчике с инструментами.Запирается ли он? Конечно, запирается. Где хранится ключ от него? Parbleu,[48] торчит в двери, само собой. Что там красть-то. Кто ж знал,что объявятся какие-то бандиты или убийцы. Когда вилла принадлежала мадамвиконтессе, ничего подобного не случалось.

Мосье Отэ отпустил наконец старика, и тот заковылял к двери,ворча что-то себе под нос. Вспомнив, с каким необъяснимым упорством Пуаропроявлял интерес к следам на клумбе, я так и сверлил взглядом старика Огюста,когда он давал свои показания. То ли он и впрямь никак не замешан в преступлении,подумал я, то ли это непревзойденный актер. Когда он уже ступил за порог,внезапная догадка поразила меня.

– Извините, мосье Отэ, – воскликнул я, – выпозволите задать ему один вопрос?

– Ну, разумеется, мосье.

Заручившись поддержкой следователя, я обратился к Огюсту:

– Где вы держите свои сапоги?

– На ногах, – проворчал старик. – Где ж еще?

– Куда вы их ставите на ночь?

– Под кровать.

– А кто их чистит?

– Никто. Зачем их чистить? Что мне, щеголять в них, чтоли? По воскресеньям я надеваю другие, а так… – Он пожал плечами.

Обескураженный, я только развел руками.

– Ну что ж, – сказал следователь, – неслишком-то мы продвинулись. Разумеется, трудно что-либо предпринять, пока непридет ответ из Сантьяго. Не знает ли кто-нибудь, где Жиро? Право, он не слишком-тоучтив! У меня большое желание послать за ним и…

– Нет нужды посылать за мной.

Мы все вздрогнули, услышав этот спокойный голос. Жиро стоялпод открытым окном и смотрел на нас.

Он легко вскочил на подоконник, спрыгнул на пол и подошел кстолу.

– Вот и я, к вашим услугам. Прошу прощения, что немногоопоздал.

– Ну что вы, ничуть! – смущенно заверил егоследователь.

– Разумеется, я всего-навсего сыщик, – продолжалЖиро. – В допросах ничего не смыслю. Однако позволю себе заметить, навашем месте я бы вел допрос при закрытых окнах. А так можно запростоподслушать, что здесь происходит. Но это так, между прочим.

Мосье Отэ покраснел от гнева. Не требовалось особойпроницательности, чтобы заметить, что следователь мосье Отэ и сыщик мосье Жироне испытывают друг к другу особой симпатии. С самого начала между ними то идело случались мелкие стычки. Вероятно, иначе и быть не могло. Жиро считал, чтовсе следователи – болваны, и мосье Отэ, относившегося к своей особе и к своимслужебным обязанностям с большим почтением, естественно, оскорблялабесцеремонность столичного детектива.