– В данном случае я более прозорлив, чем вы, –сказал я. – Не за себя она тревожится, а за мать.

– Друг мой, – отвечал Пуаро, – как всегда, выничего не понимаете. Мадам Добрэй отлично может сама о себе позаботиться, еедочери нечего о ней тревожиться. Вижу, что раздражаю вас, но рискну тем неменее повториться. Не заглядывайтесь на эту девушку. Она не для вас! Я, ЭркюльПуаро, говорю вам это. Sacre![44] Вспомнить бы, где я видел еелицо!

– Чье лицо? – удивленно спросил я. – Дочери?

– Да нет, матери.

Заметив удивление в моем взгляде, он многозначительнокивнул.

– Да-да, именно матери. Это было давно, когда я ещеслужил в бельгийской полиции. Собственно, ее я никогда прежде не видел, но явидел ее фотографию… в связи с каким-то делом. Мне даже кажется…

– Что?

– Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, дело былосвязано с убийством!

Раннее утро следующего дня застало нас на вилле «Женевьева».На этот раз стоявший у ворот грозный страж не препятствовал нам. Мало того, онвесьма почтительно взял под козырек, и мы проследовали к дому. Леони,горничная, как раз спускалась по лестнице и, кажется, была расположена немногопоболтать.

Пуаро справился о здоровье мадам Рено.

Леони покачала головой.

– Совсем убита горем, бедняжка! Ничего в рот не берет,ну ни крошки! Бледная, как привидение. Просто сердце разрывается смотреть нанее. Вот уж я бы не стала так убиваться по мужу, который изменял мне с другойженщиной!

Пуаро сочувственно покачал головой.

– Конечно, конечно, но что вы хотите? Сердце любящейженщины готово многое простить. И все же – неужели они не ссорились в последниемесяцы?

Леони снова покачала головой:

– Никогда, мосье. Никогда не слышала, чтобы мадамперечила мосье или упрекала его – никогда! У нее и характер и нрав простоангельский… не то что у мосье.

– Вот как? Стало быть, мосье был не ангел?

– Что вы! Когда он гневался, весь дом ходуном ходил. Ауж когда они поссорились с мосье Жаком – ma foi! Их было слышно на рыночнойплощади, так они орали!

– В самом деле? – удивился Пуаро. – И когдаже это они так ссорились?

– О, как раз перед тем, как мосье Жаку ехать в Париж.Он чуть не опоздал на поезд. Он выскочил из библиотеки, схватил саквояж,который оставил в холле. Автомобиль был в ремонте, вот ему и пришлось бежать настанцию. Я как раз вытирала пыль в гостиной и видела, как он выскочил: лицобелое-белое, а на щеках аж красные пятна выступили. Ох и злой же он был!

Видно, Леони и самой рассказ доставлял немалое удовольствие.

– А о чем же они спорили?

– Ох, чего не знаю, того не знаю, – сновазатараторила Леони. – Правда, крик стоял на весь дом, но уж очень громко ибыстро они говорили, это ведь как надо знать по-английски, чтобы понять их!Мосье потом весь день ходил мрачнее тучи! Не знали, как и подойти к нему!

Тут наверху хлопнула дверь, и Леони сразу замолкла.

– Ой, меня ведь ждет Франсуаза! – спохватиласьона, вспомнив наконец о своих обязанностях. – И вечно она ворчит, этастаруха.

– Одну минутку, мадемуазель. Скажите, пожалуйста,следователь здесь?

– Они ушли в гараж посмотреть на автомобиль. Мосьекомиссар думает, что им могли воспользоваться в ту ночь.

– Quelle idée![45] – пробормоталПуаро, когда девушка удалилась.

– Вы хотите присоединиться к ним?

– Вовсе нет. Подождем их в гостиной. Надеюсь, хоть тампрохладно. Сегодня с утра так и печет.

Однако такое безмятежное времяпрепровождение отнюдь меня непрельщало.

– Если вы ничего не имеете против… – сказал янеуверенно.

– Нисколько. Желаете начать собственное расследование,а?

– Да нет… Мне просто хотелось бы взглянуть на мосьеЖиро, если он где-нибудь поблизости. Интересно, как он продвинулся.

– Человек-ищейка, – пробормотал Пуаро, откидываясьв мягком кресле и закрывая глаза. – Сделайте одолжение, мой друг. Aurevoir.[46]

Я не спеша вышел из дому через парадную дверь. И в самомделе, было довольно жарко. Я свернул на тропинку, по которой мы шли накануне.Мне хотелось самому хорошенько осмотреть место преступления. Однако я пошел непрямо к нему, а свернул в кусты, так чтобы выйти на поле для гольфа несколькоправее. Кустарник здесь был значительно гуще, и мне пришлось с трудомпродираться сквозь него. Я действовал столь энергично, что, вырвавшись наконециз его цепких объятий, с размаху налетел на девушку, которая стояла спиной кживой изгороди.

Она сдавленно вскрикнула, что было вполне естественно, но иу меня невольно вырвался возглас удивления – незнакомка оказалась моейпопутчицей Сандрильоной!

Мы изумленно уставились друг на друга.

– Это вы! – в один голос воскликнули мы с ней.

Девушка первой пришла в себя.

– Вот так штука! – сказала она. – Что выздесь делаете?

– А вы? – не растерялся я.

– Когда я с вами распрощалась позавчера, вы, точнопай-мальчик, спешили домой, в Англию.

– А когда я с вами распрощался, – возразиля, – вы, как пай-девочка, спешили домой вместе со своей сестрой. Кстати,как поживает ваша сестра?

Она одарила меня улыбкой, блеснув прелестными зубками.

– Как это мило с вашей стороны вспомнить о моей сестре!Благодарю, с ней все в порядке.

– Она здесь, с вами?

– Она осталась в городе, – ответила кокетка,задрав хорошенький носик.

– Не верю я ни в какую сестру, – засмеялсяя. – Это же просто вылитая миссис Харрис![47]

– А вы помните, как зовут меня? – спросила она сулыбкой.

– Сандрильона. Но, может быть, вы все же назовете мневаше настоящее имя, а?