Сам Зубков восседал в кресле с высоченной спинкой. Олигарх,как и положено в данном случае хозяину положения, снисходительно поглядывалвокруг, почти незаметно усмехаясь одними лишь уголками губ. Кем уж он себя приэтом представлял – королем Артуром, Аль Капоне или князем Вованом ЯсноСолнышко, – сказать было затруднительно, но Карташ склонялся к мнению, чтоскорее всего последним, – если припомнить его патриотическиеумонастроения. И глядя на кресло с олигархом, Алексей ответил на вопрос,который неоднократно задавал самому себе: «Какой логикой увязывается все то,что произошло с ними в последние часы?» Да вот она, та самая логика, –жует бутерброд с красной рыбкой. И зовется она «самодурство барина». Принцип«Захочу – золотом осыплю, а захочу – собаками затравлю», – он, конечно,кто же спорит, в русских традициях.

А в сибирских традициях и подавно. Во глубине таежныхбескрайностей, вдали от грозной столичной власти разные там миллионщики,заводчики, купчины и высокопоставленные государевы люди колобродили так, чтопоныне о том жива память, вытворяли эдакое, что нынешние «новые русские»,выражаясь на современный лад, рядом не лежали.

Между прочим, как раз где-то в здешних алюминиевых краяхзакончился знаменитый поход одного чересчур бравого шантарскогогенерал-губернатора на столицу. Дело сие случилось тому назад давненько: не топри Павле Первом, не то, в крайнем случае, при Екатерине Второй. После семидней запоя тогдашний генерал-губернатор внезапно припомнил все обиды,нанесенные ему Петербургом, и воспылал местью. В мщении же решил не мелочиться,а двинуть на столицу, захватить ее и самолично наказать обидчиков. Немедля былобъявлен великий поход и под бунтарские знамена мобилизованы все тогдашниешантарские силы: солдаты гарнизона, чиновники вплоть до самых мелких письмоводителей,всякий прочий народец, подвернувшийся под руку. Был составлен и обоз – главнымобразом из винных бочек. И сия грозная армия двинулась примерно в направленииПетербурга, по пути пополняясь и обрастая разнообразным сомнительным людом.

Увязли захватчики где-то аккурат в этих краях, ну,плюс-минус пятьдесят километров, что по сибирским меркам и не расстояние вовсеи ни в какую эпоху расстоянием не являлось. Может, воители и продвинулись быподальше, кабы не захватывали по пути каждую деревеньку, где, по правупобедителей, гуляли, меры и устали не зная, – то бишь грабили, опивались,объедались и охальничали. Армия начала быстро редеть: кто-то укушивался досмерти, кого-то зарубали топорами несогласные с происходящим деревенские мужьяи братовья, кто-то дезертировал, убоявшись ответа, который придется когда-тодержать. Армия редела, но все же продвигалась вперед. В конце концов то лисвои, то ли чужие связали никак не желающего угомониться генерал-губернатора испеленутым доставили обратно в Шантарск на протрезвление. Ну, а какие-тогубернаторовы недоброжелатели, как водится, быстренько состряпал и отослали встолицу депешу с подробным описанием учиненных безобразий... И ведь простилхмельного фрондера едва не захваченный Петербург! Рассудили там, что не тот этослучай, все ж таки бунтарь сей есть не Стенька Разин или Емелька Пугачев,отправили строгую с курьером и дело закрыли... Да, видать, источает сия землязаразные пары бунтарства и самодурства, не давая покоя и сегодняшним хозяевамжизни...

– Сюда, – отставной культурист в смокинге показалКарташу место. Остальных тоже подвели к предназначенным им стульям. – Высюда. Вы сюда.

В общем, усадили их за стол весьма красноречиво: не вместе,а порознь, и так, чтобы по обе стороны у каждого сидело по хлопчику самогосерьезного вида.

Маша оказалась не единственной женщиной за столом,присутствовали и еще две особы слабого пола. Хотя особу, что сидела рядом сЗубковым одесную, слабой можно было поименовать лишь условно. Высокая,наверное, за метр девяносто, с широким разворотом плеч – пловчиха, не иначе.Годочков где-то тридцати, добавляем сюда близость к хозяину, брильянтовыесерьги в ушах, браслет с камешками от Сваровского – и получается жена,официальная или неофициальная, это уже не суть важно. Всяких разовых девочеквряд ли бы впустили в узкий, избранный круг.

Вторая женщина была и вовсе немолода, как говорится, давноза пятьдесят, но прямо-таки по-европейски подтянутая и моложавая, под очками сзолотой оправой притаились холодные, цепкие и презрительные глаза, по Карташу ипрочим новым лицам она мазнула взглядом, как по пустому месту. Что сия мадамможет делать за этим столом, где собрались, в общем-то, равные! Не иначе, мадаму них состоит по финансовой части, под ее приглядом находятся темные денежные потоки,отмывка, прочие оффшорные делишки. Интересная особа. Думается, в ее биографииза советский период обязательно отыщутся и подпольные цеха, а то и отсидка похозяйственной статье, и какие-нибудь саморазваливающиеся кооперативы на зареперестройки, и прочие «пирмамиды». А потом... А потом она как-тосошлась-спелась с Зубковым. А ведь, возможно, не кто иной, как эта женщинапочтенного ныне возраста наставляла будущего олигарха по финансовой части,стала ему кем-то вроде крестной матери. Одними кулаками и природным умом гиганталюминиевой индустрии не захватишь, нужны весьма специфические познания, и безконсультантов тут не обойтись.

Заняли свои места за столом и те, кто пришел вместе спленниками, разумеется, исключая охранников, оставшихся за дверью. Ошую отЗубкова сел Поп, Гоше тоже было отведено место недалеко от Папы. А еще Карташузнал среди восседающих за столом легендарного Уксуса, того самого, кто состоитв должности смотрящего за порядком в Нижнекарске. Личность была примечательнаяи зело популярная среди постояльцев пармского санатория под названием «ИТУ №***».

Глубоко впавшие глаза, худоба, неподвижный взгляд, заисключением лица все видимые участки кожи покрыты партачками (сиречьтатуировками), а главная примета – шрам, уродующий левую щеку. Плюс кличка неиз разряда заурядных.

«Да тут, похоже, собралась вся верхушка империи АндреяВалерьевича Зубкова, – подвел итог Карташ. – Интересно, это у нихплановый сход или экстренное совещание по нашу душу?..»

– Видел мой город, москвич? – спросил Зубков.Налил себе из пластиковой поллитровки минеральной воды, выпил залпом, какводку. – Ничем не хуже твоей столицы. Иномарки тут у каждой семьи. А влюбой дом зайди, так дом – полна чаша. Холодильники набиты жратвой, всяки-разныдомашние кинотеатры, стиральные машины, печки-шмечки... Чего там печки, у всех,почитай, стоят компьютер с Интернетом. Ну, ты уловил главное, москвич? Это –Европа. Посреди азитчины мы построили натуральную Европу... в которую, кстати,мои работяги регулярно мотаются в отпуска. Потому как бабки у них есть. А естьони потому, что я не даю себя грабить ни вашей долбаной Москве, ни местномугубернаторишке. Пусть и хлопотной выходит проводка, но зато большая часть моеголавэ не уплывает в чужие потные ручонки...

При этих словах Зубков бросил взгляд на возрастную мадам,подтверждая предположение Карташа насчет роли дамочки в здешней структуре.

– Этот город, москвич, прообраз нового Шантарска. Воттаким может стать, и быстро стать, заметь, сибирский миллионник. А сейчас чтотам? Дыра. Провинциальная дыра. Вот например: с метро сколько ковыряются? Досих пор ни одной станции построить не могут. А знаешь, сколько я в него, вметро это блядское, денег вгрохал?! Сам проектировщиков нашел, и не столичных –наших, сам по московским кабинетам бегал, согласовывал, сотрясал, подписисобирал... И что? Собрал. Согласовал, сотряс и утвердил. Бюджет выбил. Думал,дурак, помогу родному городу, подниму с колен.... – Поп предостерегающеположил руку на плечо хозяину, но тот, не глядя, стряхнул ее, гаркнул: