Улицы не по-нашенски чисто выметены, урны у каждого столба,там-сям видны детские площадки, довольно много домов строится, попадаютсябассейны, кинотеатры, кафе. Кстати, и церковь тоже имелась, которую тянулопоименовать на сельский лад церквой, – небольшая, ладная, окруженнаяухоженным садиком...

Карташу припомнилась публикация в некоей шантарской газетке,которую он листал со скуки во время своего дежурства по ИТУ, заглянув в красныйуголок при казарме срочников. Статья была посвящена преступности, а в качествеположительного примера борьбы с таковой приводился город Нижнекарск. (Неслучайно статья была опубликована в местной газете. Оно и понятно. ЦентральнымСМИ не было никакого дела не то что до заштатного городишки, в общем-то, им небыло дела и до миллионного Шантарска. О провинциальных городах столичные СМИвспоминали лишь когда случалось что-нибудь эдакое, сенсационное, самолет тамразобьется, на жизнь губернатора кто-то покусится или Шантара по веснеразольется, затопив пригороды. Чего уж там говорить про какой-то Нижнекарск!) Иеще по тому же поводу Карташ припомнил разговоры в пармском Салуне. В кафе«Огонек» тоже поминали Нижнекарск, когда речь заходила о борьбе с преступностью– а такие речи заходили нередко, все-таки непосредственная близость зоны ипоселковый контингент навевали соответствующие темы. «Чего там голову ломать,как ее победить, вон, в алюминиевом городе победили, потому какзахотели», – эта фраза постоянно вспыхивала в любом разговоре оНижнекарске.

Да, в городе алюминиевого короля Зубкова преступность еслине напрочь отстутствовала, то была, по новомодному журналистскому выражению,минимизирована. В Нижнекарске криминал встречался, как правило, исключительнобытовой, а раскрываемость преступлений имела огромный, прямо-таки заоблачновысокий для России, да и не только для России, процент, без какой-то малостистопроцентной была та раскрываемость. И секрет сего феномена прост.

Конечно, в городе наличествовали официальные силыправопорядка, сиречь милиция. Но наличествовали исключительно для вывески.Реальную же охрану городского порядка осуществляла так называемая народнаядружина. Создал ее Зубков, а возглавлял (про то, разумеется, в Парме,переполненной слухами про воровской мир, знали наверняка) некий Уксус,авторитет сибирского значения. «У меня воровать не позволю. Хочешь воровать –поезжай в Москву или Шантарск», – сие бессмертное изречение молваприписывает лично Зубкову. И если припомнить недавнее общение Карташа солигархом, тат запросто мог отмочить и не такое. Вот эти самые Уксус и его, таксказать, народная дружина баловать в Нижнекарске и не позволяли. Методы их,конечно, были далеки от понятий «гуманистические ценности» и «права человека»,зато архидейственны – по другим понятиям. Своих, кто нарушал установленныезаповеди, наказывали нещадно. Гастролеры же, зная, что к чему, в Нижнекарск иноса не совали. А если кого и заносило, то этот «кто-то» в небольшом городкесразу же попадал под колпак, и ежели что случалось... В общем, завидоватьучасти этих залетных молодцов не приходится.

Местные жители в своем правителе души не чаяли – даженесмотря на его жесткость (Карташ припомнил все ту же статью, где описывалось, чтос алюминиевого комбината моментально выгоняют за нарушение производственногорежима: за пьянку, прогулы и даже за пятиминутное опоздание). Зато и получали унего прилично. Вдобавок город оброс множеством мелких прикладных фабрик вродемолокозавода, колбасного производства, водочного заводика, имелся даже цех поизготовлению всяческих сувениров. Вблизи Нижнекарска, как грибы, вырасталифермерские хозяйства, которым Зубков тоже покровительствовал. В общем, Зубковправил откровенно по-сталински, но народу это нравилось. Глядя из окнаавтомобиля, Карташ убеждался, что живут здесь, по крайней мере, не бедно.

Например, за время их кружения по городу попалась всего однаотечественная лайба серии «жигуль», а так ездили и стояли возле домов главнымобразом авто импортные и, главным образом, японского розлива.

– Ну что, москвич, – отвлек Алексея от наблюденийПоп. – Хотел бы здесь поселиться?

– Надо подумать, – ответил Карташ.

«Брожу по миру, собираю кликухи, – вдруг пришло вголову Карташу. – В Туркмении удостоился погоняла Яланчи, теперь сталМосквичем. Так и представляться теперь стану: „Я, Леха-Москвич-Яланчи, понял,бля!?“ О темпоре, о морес...»

Пятнадцатое сентября 200* года, 20.29.

Тем временем кортеж выехал на окраину Нижнекарска, свернул кодиноко стоящему особнячку, окруженному кованой чугунной оградой. Автомобилипроехали под воротами со скромной вывеской «Приют олигарха», описали круг подвору, в центре которого вздымалась метров на десять деревянная горка дляувеселительных спусков подвыпивших гостей, и остановились возле высокого,украшенного резьбой крыльца. Хоть это заведение и являлось рестораном, нопочему-то Карташ был уверен, что с его общедоступностью дела обстоят неважнецки.Скорее всего, используется оно исключительно под клуб сильных града сего, игражданам с улицы, даже если у тех и шуршат в кармане подходящие деньжата,попасть внутрь проблематично.

Подведенные каждый от своей машины пленники вновь сошлись накрыльце.

Далее их провели через просторный, весь в зеркалах, холл,сопроводили вверх по лестнице с бордовой ковровой дорожкой по центру,навевающей мысли о дворцах бракосочетания. На втором этаже их встречалпредставительный седовласый господин в смокинге и при бабочке, похожий наотставного культуриста. Он распахнул перед гостями толстые двери, сработанныеиз кедра (которые, в случае чего, не приходится сомневаться, выдержат икрупнокалиберный пулеметный огонь), – и гости вошли в зал.

М-да, гражданин олигарх место своего обеденного отдыхаобставил от души и от всех щедрот, как говорится – не оглядываясь и неприслушиваясь. Стены были отделаны темными дубовыми панелями, кое-где на нихвисело оружие, причем самых разнообразных народов и эпох (Карташ разгляделяпонскую катану и прямой русский меч, алебарды, кистени, мушкеты и дуэльныепистолеты), хотя предпочтение все же отдавалось оружию холодному. А в дальнемуглу зала, в нише, застыл, опираясь на полосатое турнирное копье, собранный издоспехов рыцарь, словно позаимствованный из старой доброй советской комедии«Иван Васильевич меняет профессию». Плотные толстые шторы на окнах былизадернуты, зал освещали электрические светильники, стилизованные под факелы.Центр же зала занимал огромный круглый стол. Разумеется, ломящийся от всяческихяств и напитков, кои были сосредоточенно поглощаемы десятком едоков и пивунов.Никто не был ни в смокинге, ни во фраке, ни в прочих буржуазных пережиткахмоды, в каковых надлежит присутствовать на приеме у самодержца. Кто изволилявиться в простом костюмчике и дешевом галстуке, кто в джинсах и рубахенавыпуск, и, хотя попадались и особи в «тройках», приобретенных явно не вмагазинах типа «Мужская одежда», спортивный стиль гостей-пленников особогодиссонанса в картину не вносил.