Достопочтенный Патрик Бронте в страхе взглянул на дочь, а затем поспешно отвернулся в сторону и в невыразимом отчаянии произнес:

— Бедная моя детка! Она бредит, это ясно!

— Нет, отец! — отозвалась Шарлотта. — Я в здравой памяти и в трезвом рассудке, уверяю вас! И я настоятельно прошу вас теперь выслушать то, о чем я хочу сказать. Поверьте мне, это крайне важно!

От этих слов пастор вздрогнул и снова повернулся к дочери, пытливо вглядываясь в ее лицо сквозь узкие щели сощуренных глаз.

— Леди Кэтрин сейчас очень плохо. Не стану вдаваться в детали, но суть дела заключается в том, что миледи потеряла любимого человека и теперь страдает… страдает горько и мучительно. Я разъяснила ей, где мы живем, и попросила ее как-нибудь наведаться к нам в Гаворт. В этот тяжкий для нее период она как никогда нуждается в помощи и поддержке близких людей. Прошу вас, примите эту несчастную женщину, если она решится навестить вас. Возможно, она привезет с собой дочь, которая теперь, вероятно, приближается к подростковому возрасту… Так что же, дорогой отец? Вы сможете исполнить мою просьбу?

— Так, значит, это правда? — пораженно произнес достопочтенный Патрик Бронте, мгновенно сделавшийся бледнее белоснежной наволочки на подушке его дочери, — Значит, внучка этого страшного Дьявола Чарльза Лонгсборна одновременно является и внучкой Красного Падди, а, стало быть, и в самом деле приходится мне законной двоюродной племянницей?! Невероятно! — полыхающие гневом сощуренные глаза пастора пристально вглядывались в лицо Шарлотты, выделявшееся своей болезненной желтизной на фоне белого постельного облачения, — Умоляю тебя, моя милая детка, скажи, что это неправда!

— Это правда! — тихо, но твердо ответила его дочь, — Так вы окажете леди Кэтрин и ее дочери достойный прием?

— Прости, дорогая, — печально отозвался пастор, — но у меня нет никакого желания когда-либо в своей жизни сталкиваться с этой дамой и уж тем более — принимать ее в этом доме! В ее жилах течет дьявольская кровь Лонгсборнов. Этого довольно, чтобы возненавидеть ее навеки!

— Но в ее жилах течет и наша кровь! Кровь вашей славной матери! Мне кажется, этого более чем достаточно для того, чтобы положить конец вековой вражде представителей двух уважаемых кланов и превратить вашу ненависть в Любовь!

Преподобный Патрик Бронте молчал, задумчиво понурив голову.

— Будьте же терпимы и милосердны, дорогой отец! — убежденно продолжала настаивать на своем его дочь. — Простите сэра Чарльза Лонгсборна! Ведь я же простила его!

Пастор снова поднял голову и, очень серьезно посмотрев на дочь, изумленно переспросил:

— Ты простила его? Простила этого Дьявола во плоти? И это после того, что он сделал с тобой? После всего, что он сотворил со всем нашим могучим семейством?

— Да, — ответила Шарлотта со всей решимостью, — Я его простила. Простите же и вы! И примите его внучку как свою племянницу! Ведь так оно и есть на самом деле! Вы ведь заранее дали мне обещание, что исполните мою просьбу, дорогой отец. Так не пренебрегайте же своим собственным словом! Сдержите его, и вы сами почувствуете неимоверное облегчение, уверяю вас!

Преподобный Патрик Бронте долго сидел, погруженный в безмолвное размышление. Наконец он мужественно собрался с духом и изрек:

— Того, о чем ты меня просишь, исполнить практически невозможно. Но я постараюсь сделать это ради тебя.

— Спасибо, отец, — тихо произнесла Шарлотта и, нащупав костлявую кисть руки своего достопочтенного родителя у себя на плече, в порыве безграничной благодарности прильнула к ней губами.

Отец и дочь нежно обнялись и в течение некоторого времени не произносили ни звука. Затем Шарлотта бессильно откинулась на подушку и сказала:

— Я хочу доверить вам одну вещь, милый отец. Это всего лишь мой дневник, но для меня он бесценен. Я бы хотела, чтобы отныне он хранился у вас. Но должна вас предупредить, что, помимо весьма увлекательных описаний из жизни благословенных обитателей пастората, этот дневник содержит также некоторые сведения о вашей племяннице, леди Кэтрин. Запомните хорошенько: тайна этой леди ни в коем случае не должна быть обнародована. Впрочем, я полагаю, вам все же придется поведать о ней Марте, ведь ваше нынешнее положение вынуждает вас пользоваться ее услугами. Но это не беда — Марте можно доверять. Но нужно будет обязательно рассказать об этих записях самой леди Кэтрин! Лишь она сама вправе ими распознаться!

— Что же, по-моему, это справедливо, — отозвался достопочтенный Патрик Бронте.

— Я рада, что вы согласны со мной, дорогой отец, — промолвила его дочь, силясь улыбнуться. — Позовите Марту.

Пастор нащупал в кармане своего халата колокольчик и позвонил в него. Мгновение спустя в дверях комнаты появилась Марта. Она подошла к хозяину и покорно осведомилась, какие будут распоряжения.

— Марта! — слабо окликнула ее Шарлотта.

— Миссис Николлс? — с тревогой спросила горничная, наклоняясь к постели своей госпожи, — Вы пришли в себя! Слава Богу! — служанка с облегчением вздохнула.

— Марта, будьте добры, отоприте верхний ящик моего бюро и достаньте оттуда тетрадь, которая лежит в самом низу, под стопками писем и прочих бумаг.

Горничная тотчас подчинилась.

— Это мой дневник, — пояснила Шарлотта, — Спрячьте его туда, куда скажет мой отец. Отныне я вверяю эти бесценные записи в его собственность. Пусть он распоряжается ими по своему усмотрению, а вы должны в точности исполнять его указания касательно этого документа. Вы все поняли, Марта?

— Да, госпожа, — заверила ее горничная. — Я сделаю все в точности, как вы сказали.

— Хорошо, — ответила пасторская дочь и в изнеможении откинулась на подушки.

Достопочтенный Патрик Бронте дал знак Марте помочь ему подняться. В течение некоторого времени он все еще неподвижно стоял возле постели Шарлотты. Его одолевал подспудный страх, что он видит свою дочь в последний раз.

— Я люблю тебя, детка! — произнес он наконец и, склонившись над изголовьем кровати, крепко поцеловал свое возлюбленное чадо в лоб.

— Я тоже люблю вас, дорогой отец! — отозвалась Шарлотта и тут же погрузилась в глубокий сон.

По пробуждении миссис Николлс сквозь застилавший комнату полумрак разглядела массивную фигуру своего супруга, сидевшего на том самом месте, которое несколько часов тому назад занимал преподобный Патрик Бронте. Артур Николлс склонился над ложем своей жены и с неизбывною тревогой всматривался в ее лицо. Заметив, что она проснулась, он обратился к ней с чистосердечным раскаянием.

— Я очень виноват перед вами, дорогая, — сказал он без обиняков, — Прошу вас, простите меня, если сможете.

Шарлотта была не в силах ему ответить: она пока еще не совсем отошла ото сна, и ее язык не подчинялся ей. И все же миссис Николлс не могла оставить без внимания слова своего мужа, звучавшие с такой искренней теплотою, с таким беспредельным отчаянием. Она с неимоверным усилием вытащила из-под одеяла свою совершенно истаявшую руку и нежно прикрыла своей крохотной ладонью широкую кисть мистера Николлса.