— По всей вероятности, так оно и было, — задумчиво промолвила Шарлотта. — И страшная легенда о том, что Гуг-младший умер от руки духа Фрацера, не имеет никакого отношения к реальному положению вещей. А что касается всех прочих преданий… право, не знаю… слишком уж все загадочно… Но звучит впечатляюще! Признаться, меня особенно поразили две легенды из тех, что вы, добрейшая сударыня, оказали милость нам сообщить. Это, конечно же, легенда о всаднике без головы и предание о том, что Гуг Бронте-младший якобы заключил договор с самим Дьяволом.

— Я полностью согласна с вами, миссис…

— Николлс, — подсказала Шарлотта.

— Так вот, миссис Николлс, как я уже сказала, я совершенно с вами согласна, — отозвалась ирландская соседка семейства Бронте. — Легенды, о которых вы изволили сейчас упомянуть, слишком подозрительные. Предание о всаднике без головы не могло возникнуть так просто, на пустом месте. Наверняка за этим стоит нечто большее, чем просто людская молва. А что до истории с дьявольским договором, заключенным Гугом-младшим на старой мельнице… Ведь ежели это неправда, то всем, кто распускает и поддерживает такие сплетни, суждено вечно гореть в пламени Ада!

Женщина немного помолчала, пристально вглядываясь в лица своих спутников, и, после некоторых колебаний, пригласила их к себе в дом. Но путники деликатно отказались принять это приглашение и, покорно поблагодарив добрую туземку за предоставленную им бесценную информацию, возвратились в имение мистера и миссис О’Келли, преисполненные новыми яркими впечатлениями.

…Дни медового месяца летели быстро. Срок ирландского путешествия счастливой четы Николлс неуклонно подходил к концу.

Особенно тяжелым испытанием для Шарлотты стало расставание с новообретенной троюродной сестрой. Обе женщины стояли в комнате леди Кэтрин и долго не разжимали прощальных объятий. Миледи первая отстранилась, нервно отошла в сторону и печально проговорила:

— У меня скверное предчувствие, дорогая Шарлотта.

— Неужели? — спросила пасторская дочь, мягко улыбнувшись. — И что же это за предчувствие, милая Кэти?

— Мне почему-то кажется, что мы с тобой никогда больше не увидимся.

— Вот глупости! — возразила Шарлотта. — Конечно, увидимся!

Пасторская дочь быстро написала что-то на листке бумаги и вручила его леди Кэтрин.

— Это план моего дома в Гаворте, — пояснила она, — Я надеюсь, что ты когда-нибудь наведаешься к нам, дорогая Кэти. И вот еще что… — поспешно добавила Шарлотта, — Обещай мне одну вещь, милая сестрица. Я очень прошу тебя вернуться к герцогу Хитернлину и к своей дочери. Они любят тебя, Кэти! Любят и с нетерпением ожидают твоего возвращения! Так не лишай их вожделенной радости увидеть тебя вновь! Ты можешь мне это пообещать?

— Возможно, когда-нибудь я так и поступлю, — отозвалась миледи, — Но это случится не раньше, чем я почувствую, что хотя бы отчасти смогла простить им страшную гибель Клиффа. Впрочем, — добавила она, — мне кажется, что отныне я с достоинством смогу нести свою великую потерю. Сознание того, что в самый трудный период моей жизни я неожиданно обрела сестру, которую уже успела всем сердцем полюбить, прибавило мне сил. Теперь я убеждена, что вынесу все, что предначертано мне Судьбой. Да благословит тебя Господь, дорогая сестрица, и да дарует тебе подлинную Любовь, подобную той, которой я лишилась навеки!

— Ты еще будешь счастлива, милая Кэтрин, я в этом убеждена! — горячо воскликнула пасторская дочь, — Ты снова обретешь утраченную любовь и благополучие, как только окажешься в кругу своей семьи, возле близких и безгранично любящих тебя людей, какими, безусловно, являются твой светлейший супруг и ваша прелестная дочь!

Леди Кэтрин отрицательно покачала головой и взволнованно произнесла:

— Не стоит обманывать себя, дорогая сестрица. Даже в том случае, если я и вернусь в ненавистный Хитернлин-Холл, я никогда не буду там счастлива! Впрочем, справедливости ради должна признать, что я не смогу быть счастливой нигде, пока мне не будет дана высшая благодать вновь воссоединиться с моим любимым Клиффом! — миледи немного помолчала, пытаясь обуздать свои чувства, и, когда ей это наконец удалось, она заговорила вновь: — И, однако же, повторяю: теперь я бесконечно рада, что в моей жизни появилась сестра. Сестра, о которой я всегда мечтала! И отныне твое счастье, дорогая Шарлотта, ценится мною превыше моего собственного!

— Я буду молиться за тебя, милая Кэти! — едва владея собой, проговорила пасторская дочь.

— Я, в свою очередь, тоже молилась бы за тебя, дорогая Шарлотта, будь я убеждена, что Господь услышит мои молитвы! Но, к величайшему сожалению, для такой завзятой грешницы, как я, едва ли это возможно! Но, как бы то ни было, одно я могу твердо тебе пообещать, моя милая сестрица: я буду думать о тебе часто-часто!

Миледи снова с жаром заключила в объятия пасторскую дочь, после чего они расстались.

Вскоре после этого почтенная чета Николлс покинула овеянную легендами гостеприимную Ирландию и возвратилась в гавортский пасторат.

По приезде в Гаворт Шарлотта нашла, что ее отец нездоров, и не стала тревожить его рассказами о своих ирландских приключениях, сказав лишь, что они с мужем превосходно провели время. Мистер Николлс последовал ее примеру: он тоже не решился беспокоить своего патрона устрашающими сведениями о его ирландских родственниках. Ни словом не упомянул он и о новом знакомстве, которое он и его почтенная супруга сделали в доме мистера и миссис О’Келли. Об этой услуге попросила его Шарлотта еще накануне их прибытия в Гаворт. Она помнила свое, слово, данное миссис Мак-Клори, и хранила заветную тайну о кровном родстве этой особы с семейством Бронте с ревностностью весталки, стерегущей живой Божественный Огонь.

Что же касается мрачных преданий, связанных с представителями рода Бронте, проживавшими в Ирландии, то пасторская дочь, находясь под сильнейшим впечатлением от услышанного в «Лощине», все же поведала эти легенды своей верной горничной Марте. Другая служанка обитателей гавортского пастората, престарелая Табби, хворавшая еще с давних пор, к моменту возвращения четы Николлс из свадебного путешествия была уже совсем плоха и определенно не годилась на роль поверенной в семейные тайны своих хозяев.

Оказавшись в Гаворте, в доме своего отца, Шарлотта незамедлительно приступила к исполнению своего долга, каковой теперь возлагал на нее благородный статус жены священника. Она регулярно наносила визиты прихожанам гавортской церкви, сидела с больными, скрашивала досуг несчастным вдовам и старикам, собирала пожертвования в пользу прихода и отдавала свои личные сбережения неимущим людям.

Миссис Николлс видела, как кропотливо трудится ее муж, который теперь взял на себя львиную долю обязанностей своего достопочтенного патрона и, по возможности, старалась быть ему полезной в его делах. « Я должна быть более практичной, — сообщала Шарлотта в письме к своей верной подруге Эллен Нассей, — так как мой дорогой Артур очень практичный человек, а также очень пунктуальный и методичный».