Шарлотта Николлс стремилась стать достойной женой своему высокочтимому супругу и, надо полагать, весьма преуспевала в этом. Однажды она даже устроила грандиознейшее чаепитие для пятисот прихожан. Гости остались очень довольными оказанным им приемом и дружно возносили самые горячие хвалы мистеру Николлсу, который был аттестован прихожанами не иначе, как «стойкий христианин и добрый джентльмен». И хотя скромная хозяйка торжества оставалась для участников чаепития в тени своего милейшего супруга (ибо ее приветливое гостеприимство неизменно почиталось ими за ее обычную обязанность, и никто не спешил воздать должное ее кропотливым стараниям), она все же была необычайно довольна этим приемом. Ей было приятно слышать слова похвалы и благодарности в адрес ее горячо любимого мужа.

Шарлотта и в самом деле была по-настоящему счастлива с Артуром Николлсом. Их благословенному супружеству сопутствовали совершеннейшая гармония и подлинная Любовь. Казалось, жизнь пасторской дочери вступила в свою новую фазу — светлую и отрадную — где уже не было места злополучному Року, беспощадно преследовавшему семейство Бронте все последние годы. Впрочем, теперь Шарлотта носила уже другую фамилию, и это обстоятельство внушало ей упоительную надежду, что темные чары родового проклятия отныне ей не грозят.

Вскоре у четы Николлс появился еще один повод для радости, о котором миссис Николлс не замедлила поведать своему достопочтенному отцу.

— Я так счастлива, дорогой отец! — воскликнула она в порыве невыразимого пьянящего восторга, — Господь благословил нас с моим милым Артуром! У нас будет ребенок!

— Что ж, поздравляю, детка, — отозвался достопочтенный Патрик Бронте, — Но ты действительно в этом убеждена?

— Вне всякого сомнения! — ответила его дочь, — На днях Артур приглашал ко мне лекаря, который и сообщил нам эту приятную новость.

Увидев, что ее отец нахмурился, Шарлотта тотчас угадала его мысли и поспешила объясниться.

— Не сердитесь на Артура, отец. Он не предупредил вас о визите лекаря лишь потому, что не хотел беспокоить вас понапрасну.

— Но я же, в конце концов, имею право знать о том, что происходит с моей дочерью! — возгласил хозяин пастората в негодовании.

— Успокойтесь, отец. Вам вредно волноваться, — мягко произнесла Шарлотта, — Все ведь обошлось. И обошлось настолько счастливо, что я даже и представить себе не могла ничего подобного! Ребенок! Подумать только: у нас с Артуром будет ребенок! — и миссис Николлс в безудержном порыве неиссякаемой животворящей радости закружилась в блистательном танце по отцовскому кабинету.

Счастье дочери тотчас заставило пастора позабыть все обиды.

— Хорошо, — сказал он, с каждым мгновением преисполняясь бодрящим воодушевлением. — Стало быть, у меня будет внук!

— Или внучка! — добавила взволнованная Шарлотта.

— Или внучка! — повторил слова дочери достопочтенный Патрик Бронте, — Как бы то ни было, я рад! Этот мрачный, заброшенный дом будет освещен появлением новой жизни! Жизни, которая воскресит последнюю, почти уже канувшую в бездну надежду на возрождение славного рода Бронте!

Шарлотта прекратила вальсировать и, серьезно посмотрев на отца, спросила:

— Вы полагаете, что моя беременность — это знак свыше? Подтверждение того, что мы смогли преодолеть тяготеющее над нашей семьей проклятие и уничтожить его роковые силы?

Преподобный Патрик Бронте подозвал дочь к себе и, притянув ее за плечи к своей груди, прошептал:

— Могу сказать лишь одно: дай-то Бог, чтобы так оно и было! О, Господи, помоги всем нам! Дай нам свое покровительство и спасение!

* * *

Исполнение обязанностей супруги священника практически не оставляло Шарлотте возможности досуга. И все же она иногда позволяла себе выкроить часок-другой для работы над своим романом, к которому она приступила еще до замужества и которому она уже в ту пору дала название «Эмма».

То ли по иронии судьбы, то ли по каким-либо другим причинам, ведомым лишь Провидению, героиня этого романа, юная воспитанница школы для девочек (чья подлинная личность, успешно завуалированная под пышным титулом богатой наследницы Матильды Фицгиббон), являла собой характерное воплощение облика троюродной сестры Шарлотты леди Кэтрин в пресловутую коуэн-бриджскую пору. Работая над рукописью «Эммы», пасторская дочь постоянно думала о судьбе миледи и отчаянно желала, чтобы, вопреки всем жизненным невзгодам, ее сестра все же выстояла, не сломилась духом, не стала бы, в конечном счете, жертвой коварных сил злого Рока.

За своим литературным трудом Шарлотта Николлс ощущала себя подлинной вершительницей людских судеб, великой прорицательницей — такой же, какой оказалась ее покойная сестра Эмили Джейн Бронте, создавшая грандиозный шедевр «Грозовой Перевал». Шарлотте чудилось, что стоит ей привести свою «Эмму» к счастливому финалу, — и преследуемая непостижимыми роковыми силами леди Кэтрин избавится от мрачного кода своего земного бытия, заложенного в «Грозовом Перевале». Как отчаянно Шарлотта желала этого! С каким рьяным усердием стремилась она довести свое правое дело до победного конца!

Но времени и сил на творчество у миссис Николлс катастрофически недоставало. Новые обязанности заполняли практически все ее дни. К тому же преподобный Артур Николлс явно ревновал свою почтенную супругу к ее труду. И он полагал, что такая работа сопряжена с глубокими психологическими переживаниями, противопоказанными Шарлотте в ее положении. Поэтому он как мог старался отвлечь ее от этого губительного, по его мнению, занятия и заполнить ее досуг разными приятными мелочами, вроде милых супружеских прогулок по безбрежным гавортским пустошам или нежной беседы тет-а-тет в скромной гостиной пастората.

Когда их разговор касался литературы, мистер Николлс всегда внимательно выслушивал свою супругу и лишь затем выражал свое мнение. При этом он был неизменно чуток и деликатен, но, вместе с тем, правдив и категоричен.

Однажды они, как обычно, сидели в гостиной за мирной беседой. И вдруг Шарлотта печально заметила:

— Если бы мы не сидели тут вдвоем, я бы, наверное, сейчас писала.

Сказав это, она тотчас бросилась наверх за рукописью «Эммы» и, вернувшись со своей бесценной ношей, принялась читать вслух завершенные главы. Когда миссис Николлс закончила чтение, ее супруг серьезно посмотрел ей в глаза и честно сказал:

— Критики скажут, что вы повторяетесь. Пансион для девочек фигурирует фактически в каждом вашем романе. Простите, дорогая, но это слишком очевидно, — Артур Николлс виновато улыбнулся.

— Я это переделаю, — возразила Шарлотта, — я по два, по три раза принимаюсь за роман, прежде чем остаюсь довольна.

— Вы не сердитесь на меня, любимая?

— Ничуть, — заверила его Шарлотта. — Вы ведь сказали чистую правду, и я от всего сердца благодарна вам за это, милый Артур.

Супруги Николлс, словно по уговору, тотчас сменили обсуждаемую тему и более уже к столь щекотливому вопросу, как творчество Шарлотты, не возвращались.