– Я неважно чувствовал себя, дорогая.

– Все это возвращает нас к позавчерашнему вечеру. Что привело тебя в такую неслыханную ярость? Хейя?

– Ничего. – Он встал, надеясь улизнуть. – Ниче…

– Сядь! Ничего? И поэтому ты орал на меня – на меня, свою преданную жену! – в присутствии слуг? Ничего? И выставил в столовую, как последнюю шлюху? Хейя? – Она говорила все громче и даже не пыталась сдерживаться, чувствуя, что сейчас, когда они одни в доме, для этого самое время, зная, что он беззащитен и что она может воспользоваться своим преимуществом. – Думаешь, что можно запросто помыкать мной, отдавшей тебе лучшие годы жизни? Мной, что работала, надрываясь, и защищала тебя в течение целых двадцати трех лет? Оскорблять меня, Диану Майвэй Чжун, в жилах которой течет кровь великого Дирка Струана? Я досталась тебе девственницей и принесла в приданое собственность в Ваньчае, Норт-Пойнте и даже на Ланьдао, а также ценные бумаги. Я получила образование в Англии. Разве я сетовала на то, что ты храпишь и блудишь? Разве донимала тебя щенком, прижитым с девицей из дансинга, которого ты послал учиться в Америку?

– Что?

– О, я знаю все про тебя, и про нее, и про всех других, и про остальные твои гнусные проделки. Знаю, что ты никогда не любил меня. Тебе нужна была лишь моя собственность и безупречное украшение для твоей серой жизни…

Филлип Чэнь пытался заткнуть уши, но не мог. Сердце у него колотилось. Он терпеть не мог скандалов и не выносил этого ее визга, который действовал ему на нервы, вызывая колебания в мозгу и смятение в желудке, словно был настроен на какую-то особую частоту. Он пытался прервать супругу, но она задавила его, разнося в пух и прах, перечисляя самые разные его увлечения, ошибки и тайные дела. Он был поражен тем, сколько всего ей известно.

– А как насчет твоего клуба?

– А-а, какого клуба?

– Тайного китайского ланч-клуба, в котором состоят сорок три человека? Он называется «Семьдесят четыре» и расположен в квартале от Педдер-стрит. Милое такое заведение с поваром-гурме из Шанхая, официанточками школьного возраста, спальнями, саунами и приспособлениями, которые нужны грязным старикам, чтобы поднимать свой «обессиленный стебель»? А?

– Ничего подобного там нет, – лепетал Филлип Чэнь в ужасе оттого, что она знает. – Это мес…

– Не лги мне! Ты внес восемьдесят семь тысяч добрых американских зелененьких как единовременный взнос с Шити Чжуном и этими твоими двумя сладкоречивыми друзьями и даже сейчас платишь по четыре тысячи гонконгских долларов в месяц. За что? Ты бы лучше… Куда это ты собрался?

Он смиренно сел.

– Я… я собирался – мне нужно в туалет.

– Ха! Когда бы мы ни начали говорить, ему сразу нужно в туалет! Тебе просто стыдно за то, как ты обращаешься со мной, ты чувствуешь свою вину… – И тут, видя, что муж сейчас взорвется, она резко сменила тон, ее голос стал мурлыкающе-мягким. – Бедный Филлип! Бедный мальчик! Почему ты был такой злой? Кто тебя обидел?

И он открылся ей, и, начав исповедоваться, почувствовал себя лучше, его страдания, страх и ярость таяли. «Женщины ловки в таких делах», – убеждал он себя, торопясь выложить все. Он рассказал, как открыл сохранную ячейку Джона в банке, о письмах Линку Бартлетту и о найденном дубликате ключа к своему собственному сейфу в их спальне.

– Я принес все письма сюда, – говорил он, чуть не плача. – Они наверху, можешь прочитать сама. Мой собственный сын! Он предал нас!

– Боже мой, Филлип, – задохнулась она, – если тайбань узнает, что ты и Батюшка Чэнь-чэнь вели… Если он узнает, он разорит нас!

– Да-да, понимаю! Именно поэтому я был так расстроен! По правилам, установленным завещанием Дирка, у него есть на это право и средства. Мы будем разорены. Но, но это еще не все. Джон знал, где в саду зарыт наш тайный сейф, и…

– Что?

– Да, и он его выкопал. – Филлип поведал ей о монете.

– Айийя! – Она уставилась на него, охваченная паникой и… восторгом: вернется Джон или нет, он сам себе вырыл яму. Наследником ему уже не быть! Теперь Кевин становится Сыном Номер Один и будущим компрадором Благородного Дома! Но тут страхи возобладали над радостным возбуждением, и она в ужасе пробормотала: – Если дом Чэнь еще будет существовать.

– Что? Что ты сказала?

– Ничего, не обращай внимания. Подожди, Филлип, дай подумать. Ох, паршивый мальчишка! Как только Джон мог так поступить с нами? Ведь мы в нем души не чаяли! Ты… ты лучше езжай в банк. Сними триста тысяч – на случай, если придется дать больше. Мы должны вернуть Джона во что бы то ни стало. А вот с ним ли половинка монеты, на нем или, может быть, хранится в какой-нибудь другой депозитной ячейке?

– Она, наверное, в ячейке или спрятана в его квартире в Синклер-тауэрс.

Диана сникла:

– Как нам удастся обыскать квартиру, когда там живет эта его жена, эта шлюха Барбара? Если она заподозрит, что мы что-то ищем… – Тут она уцепилась за блуждавшую в ее мозгу мысль. – Филлип, получается, что любой, кто предъявит половинку монеты, получит все, что пожелает?

– Да.

– И-и-и! Какое могущество!

– Да.

Теперь ее сознание работало ясно. Она уже владела собой, забыв обо всем остальном.

– Филлип, нам потребуется любая помощь, какую только мы сможем получить. Позвони своему родственнику Четырехпалому. – Муж с беспокойством посмотрел на нее, потом заулыбался. – Договорись, чтобы его уличные бойцы тайно шли за тобой и охраняли, когда будешь выплачивать выкуп, а потом последовали бы за Вервольфом в его логово и вызволили Джона любой ценой. Ни в коем случае не упоминай о монете – скажи лишь, что тебе нужна помощь, чтобы спасти бедного Джона. Вот и все. Мы должны заполучить Джона обратно любой ценой.

– Да, – ответил он, приободренный. – Четырехпалый – это то, что надо. Он кое-чем мне обязан. Я знаю, где найти его сегодня.

– Хорошо. Отправляйся в банк, но дай мне ключ от сейфа. Я отменю свой визит в парикмахерскую и сразу сяду читать бумаги Джона.

– Очень хорошо. – Он тут же встал. – Ключ наверху, – соврал он и торопливо вышел: не хотелось, чтобы она совала нос в сейф. Там было много такого, о чем ей знать не следует. «Лучше спрячу бумаги где-нибудь, – беспокойно думал он, – на всякий случай».

Его эйфория улетучилась, и вернулся непреодолимый страх. «О, мой бедный сын, – говорил он про себя, чуть не плача. – Что могло на тебя найти? Я был тебе хорошим отцом, и ты стал бы моим наследником. Я любил тебя, как любил твою мать. Бедняжка Дженнифер, бедная малышка умерла, рожая моего первенца. О все боги, позвольте мне вернуть моего бедного сына целым и невредимым, что бы он ни натворил! Избавьте мой дом от этого сумасшествия, и я пожертвую на новый храм для каждого из вас!»

Сейф находился за медной спинкой кровати. Филлип отодвинул кровать от стены, открыл его, вынул все бумаги Джона, потом все свои секретные документы, письма и векселя, засунул в карман пиджака и снова спустился вниз.