Подойдя к табло, он остановился рядом с колонкой, где была обозначена компания «Голден ферриз». В колонке «Продается» записал общую сумму акций Чжана и Фэн. Предложение было незначительное.

– Покупаю на тридцать центов ниже списочной цены, – предложил какой-то маклер.

– На «Голден ферриз» наката нет, – отрезал Стерн.

– Да, но это одна из компаний «Струанз». Да или нет?

– Вы прекрасно знаете, что в этом квартале прибыль «Голден ферриз» выросла.

– Как жарко, черт побери! Неужели мы не можем позволить себе кондиционер на бирже, как вы считаете? Так что, да или нет, старина?

Джозеф Стерн задумался. Не хотелось подливать масла в огонь, чтобы рынок стал еще более нестабильным. Только вчера акции «Голден ферриз» взлетели на один доллар, потому что весь деловой мир знал: на следующей неделе состоится ежегодное собрание компании, год был для нее хорошим и ходили слухи, что ожидается перераспределение акций. Однако Стерну было известно и первое правило всех фондовых бирж: вчера не имеет к сегодняшнему дню никакого отношения. Клиент сказал: «Продавайте».

– Двадцать центов ниже списочной цены.

– Тридцать. Последнее предложение. Вам не все ли равно? Вы свое получите. Ну что, тридцать ниже?

– Хорошо.

Стерн прошелся по всему табло и без труда продал бо́льшую часть своих акций, хотя каждый раз приходилось уступать в цене. Акций «Хо-Пак» удалось занять с трудом. И тут он остановился перед колонкой, где приводились данные по этому банку. Предложений на продажу насчитывалось немало. В основном цифры были невелики. Он приписал внизу списка двести тысяч. По залу прокатилась волна изумления. Он не обратил на это никакого внимания, только взглянул на Форсайта, брокера Ричарда Квана. Сегодня лишь тот покупал акции «Хо-Пак».

– Квиллан что, пытается потопить «Хо-Пак»? – спросил кто-то из брокеров.

– Кван и так пускает пузыри. Хочешь купить акции?

– Ни за что, черт возьми! И «Струанз» продаешь?

– Нет, не продаю.

– Господи, не нравится мне все это.

– Спокойно, Гарри, – произнес кто-то еще. – Первый раз рынок ожил, а остальное не считается.

– Вот это денек, а? – вставил другой брокер. – Крах наступает, что ли? Я-то сам полностью ликвиден, все распродал утром. Будет крах?

– Не знаю.

– Какой кошмар насчет «Струанз», верно?

– Ты что, веришь во все эти слухи?

– Нет, конечно нет, но, как говорят, для мудреца довольно и словца, а?

– Я в это не верю.

– «Струанз» за один день упали на три с половиной пункта, старина. Много кто в это верит, – вклинился в разговор еще один брокер. – Я свои акции «Струанз» продал сегодня утром. Ричард-то выдержит этот наплыв?

– Это в руках… – Джозеф Стерн хотел сказать «Божиих», но промолчал, зная, что будущее Ричарда Квана в руках его вкладчиков и они уже приняли решение. – Джосс, – грустно промолвил он.

– Да. Слава богу, мы получаем свои комиссионные в любом случае, будь то голод или пир. Весьма неплохо, да?

– Неплохо, – эхом отозвался Стерн.

В душе же он терпеть не мог этот аристократический английский выговор, чопорный и самодовольный, присущий выпускникам привилегированных британских частных школ, где ему, еврею, учиться было не суждено. Он увидел, что Форсайт положил трубку и взглянул на табло. Стерн снова постучал по своему предложению. Форсайт знаком подозвал его. Он прошел через толпу, все глаза были устремлены на него.

– Покупаешь? – спросил он.

– Все в свое время, Джозеф, старина! – Потом Форсайт вполголоса добавил: – Между нами, не мог бы ты скинуть Квиллана с нашей шеи? У меня есть основания считать, что он в сговоре с этим болваном Сазерби.

– Это публичное обвинение?

– О, да будет тебе, ради Христа, это личное мнение! Ты разве не читал колонку Хэпли? Что тайбани и крупный банк распространяют слухи? Ты же знаешь, что Ричард платежеспособен. Он так же устойчив, как… как Ротшильды! Ты же знаешь, у Ричарда больше миллиарда в рез…

– Я видел крах двадцать девятого года,[179] старина. В резерве тогда были триллионы, но, несмотря на это, все разорились. Все дело в наличности, кредите и ликвидности. И доверии. Ты покупаешь, что мы предлагаем, да или нет?

– Возможно.

– Как долго ты сможешь продолжать в том же духе?

Форсайт взглянул на него:

– Целый век. Я лишь биржевой брокер. Только выполняю, что мне приказывают. Продаю или покупаю. И зарабатываю четверть процента.

– Если клиент платит.

– Ему приходится это делать. Ведь его акции у нас, а? Есть же правила. Но пока я думаю над этим, иди-ка ты к черту в ад!

– Я британец, – засмеялся Стерн. – Я пойду на небо, ты же знаешь. – Обеспокоенный, он вернулся к своему столу. – Думаю, до закрытия торгов он купит.

Было без пятнадцати три.

– Прекрасно, – одобрил Горнт. – Теперь я хо… – Он осекся.

Оба обернулись, потому что зал охватило волнение. На другой стороне к столу Алана Холдбрука – собственного брокера компании «Струанз» – шел Данросс, а с ним Кейси и Линк Бартлетт.

– Я думал, он уехал на сегодня, – презрительно усмехнулся Горнт.

– Тайбань никогда не бежит от трудностей. Это не в его натуре. – Стерн задумчиво наблюдал за Данроссом и американцами. – Отношения у них, похоже, дружеские. Возможно, все эти слухи неверны и Иэн заключит сделку с «Пар-Кон» и произведет платежи.

– Он не сможет. Эта сделка не состоится, – сказал Горнт. – Бартлетт не дурак. Для него было бы сумасшествием поставить на империю, которая готова вот-вот развалиться.

– Еще несколько часов назад я не знал, что у «Струанз» есть задолженность перед «Орлин банк». И что через неделю или вроде того наступает срок выплат «Тода». И что «Вик» не собирается поддерживать Благородный Дом. Просто ерунда какая-то… Я звонил Хэвегиллу, и он подтвердил мне, что так оно и есть.

– А больше он ничего не говорил?

– Странное дело, – задумался Стерн. – Все эти новости выплыли именно сегодня.

– Очень странное. Продайте двести тысяч акций «Струанз».

У Стерна глаза полезли на лоб, он ущипнул свои густые брови.

– Мистер Горнт, вы не считаете, что…

– Нет. Пожалуйста, делайте, как я прошу.

– Я полагаю, что сейчас вы не правы. Тайбань слишком хитер. Он получит всю необходимую ему поддержку. Вы погорите.