он, растягивая слова.

Кое-кто ухмыльнулся, но большинство присутствующих оставило его шутку без внимания. И лишь Феклушин тихонько расхохотался, не отрываясь от тетради. Тем временем я уложил портфель, оделся и направился к двери.

— А ты куда? — попыталась остановить меня Сойкина.

— Да ну вас к черту с вашими праздниками, поручениями, шизофренией и гебефренией! У меня завтра с утра и дома забот полон рот, и здесь очередные хлопоты!

На последнем слове я захлопнул за собой дверь и быстро, чуть не бегом направился к выходу. От моего новогоднего настроения не осталось и следа.

На улице крепчал мороз. Все так же сыпал мелкий снег. Частый-частый. По тротуару шли веселые люди с покупками. Резвились дети. Стреляли хлопушками, обсыпали друг друга снегом, перекидывались снежками. На дороге буксовали машины. Площадь у Госпрома была полна народа. Возле елки затейники веселили людей, разыгрывали призы. На санях, запряженных тройками, за рубль катали всех желающих, в основном детей и подгулявших парней с их девушками.

Но мое настроение было из рук вон плохим, потому что завтрашнее заседание кафедры не сулило ничего хорошего.

***

На другой день я пришел на кафедру к двум часам дня. Там уже сидела Буланова и по-прежнему что-то писала. Словно и не уходила.

С отвращением я стал собирать в одну папку все, что мне удалось сделать за отчетный период. Потом я пошел в лабораторию и стал готовить к демонстрации собранный «на соплях» макет своей лабораторной работы по преобразованию частоты. Там уже сидел Окин и молча ковырялся в монтаже своего изделия.

— К экзекуции готовишься?

— Как и ты, Саня.

— А я не готовлюсь. Пошел он к черту.

— Что же ты тогда делаешь?

— Свою работу. Как в обычные дни. Антонина вон — старается. Плоды трудов своих по пунктикам раскладывает. А все равно гадостей наслушается. Так зачем готовиться? К чему? Шорина сказала, что не придет. Но она все равно придет. В последнюю минуту, но придет. Она только нас подбивала не прийти.

— Любит провоцировать, — согласился я.

— А сама потом правильной остается. Да что мы об этом? У тебя курево есть?

— Есть, Саня. Бери. Да еще возьми, не стесняйся.

— Спасибо, Гена. Давай покурим.

Мы закурили. Разговор не клеился. Я думал только о предстоящем заседании кафедры. А Окин вообще от природы был молчаливым и мало общительным. Во всяком случае, со мной. В это время открылась дверь, и в лабораторию вошел шеф с перекривленным от злости лицом.

— Фу! Вонь какая! Вы почему здесь курдите? Сейчас же прдекрдатите! Слышите?

Я поспешно затушил окурок в Сашиной пепельнице и сидел, глядя шефу в глаза. Саша продолжал курить, словно и не слышал замечания.

— Александрд Степанович! Это и Вас тоже касается! Прдекрдатите курдить немедленно! Вы слышите?

Саня медленно затянулся еще пару раз и, не торопясь, затушил сигарету.

— Вы что, все сговордились поиздеваться надо мной? Врдемя поджимает, а вы только тердяете его! Совсем не цените! Рдазложились, как москвичи! Вот я только из Москвы прдиехал. Так там кого ни спрдосишь — «в командирдовке, в командирдовке, в командирдовке…». Это в местной, конечно! То есть, следует понимать: «дома, дома, дома…». Скордо и мы так опустимся! Вот, сегодня посмотрдим, кто у нас на что гордазд! А то измываетесь тут над заведующим кафедрдой!

И с этими словами он вышел в коридор, откуда тотчас снова зазвучал его резкий раздраженный голос, срывающийся чуть ли не на рыдания.

— Завестись хочет перед заседанием! — пробурчал Окин, и его паяльник снова зашипел в канифоли. Я понял — мне пора отсюда уходить. — И тоже вышел.

В коридоре встретился с Кусковым. Тот дымил сигаретой и неизменно саркастически улыбался во всю ширь своего полного, пухлого лица.

— Ты уже задницу для бития подготовил?

— Готовлю, Виталя. А что?

— Да я уже свою салом смазал, чтобы розги побольнее прилипали.

— Думаю, что долго эта музыка не продлится — праздник грядет.

— Вы ошибаетесь, Геннадий Алексеевич. Наоборот! Это и затеяно специально для того, чтобы нам праздник испортить! — речитативом произнес Кусков.

— А ему ведь тоже праздновать хочется, Виталя.

— Опять ошибаешься. Для него это самое и праздник, когда кому-то говном по губам. Только ради этого все и затеяно. Будет до утра держать, гнида!

В преподавательской никого не было. Я сел, было, за бумаги, но тут вошел Исаков.

— Привет, старый козел! Что, готовишь жопозащитные материалы? Все равно получишь по первое число!

— Знаю. Но надо же что-то говорить ему.

— Да ему хоть говори, хоть не говори — все равно обгадит. Так уж лучше пусть за дело!

— Почему это за дело? Ты же работаешь, как можешь.

— А ему какое дело? Все равно скажет, что бездельничаю. Пусть уж лучше обгаживает за то, что не подготовился.

По коридору гулко застучали каблучки, и в преподавательскую, хлопнув дверью, вошла Сойкина.

— Привет, мальчики!

— Здравствуйте, девушка, — отозвался Исаков.

— Привет, Алиса!

— Я вот иду с занятия и думаю: все мы понемногу уже превратились в шефа. Я только что на студентов так насыпалась! Бездельники, кричу, Новый год на носу! А вы до сих пор элементарных задач решать не умеете! Как вы будете Кускову экзамен сдавать? Вы же в трех соснах заблудитесь!

— Не знаю, Алиса Петровна. Вы, может быть, и превратились, а я — ну, никак нет. Совсем наоборот — искоренил в себе многие собственные черты, даже отдаленно напоминающие ампировские, — ответил Исаков.

— Это вам только так кажется, Алексей Артемович. А со стороны посмотреть, так тоже с каждым днем все больше на шефа походите.

— Это Вaм так кажется, а мне вот — не кажется! — отпарировал Исаков.

— Ладно, а то и в самом деле поругаетесь! Нужно к заседанию силы беречь, а вы их попусту растрачиваете. Ты уже подготовилась, что говорить ему? — спросил я Алису.

— И не думала! Пусть хоть до потолка прыгает. В крайнем случае, я уволюсь.

Вся раскрасневшаяся от мороза, вошла Луганская.

— С наступающим, товарищи преподаватели, — спокойно сказала она и, подойдя к вешалке, начала стаскивать сапоги.

— С Новым годом! — ответил Исаков на приветствие.

— С Новым годом, Лариса! К заседанию готова?

— Ой, Гена, не порти мне преждевременно настроение. И без тебя есть кому испортить.

— А Вы не поддавайтесь на провокации, Лариса Вадимовна, — сказал Исаков.

— Поддавайся — не поддавайся, Алексей Артемович, а нервы у нас не железные, — ответила Луганская.

— У кого как. У меня, например, стальные, — ответил Исаков, роясь в ящике своего стола.

— То-то Вы с пол-оборота заводитесь по пустякам.

— Так и с пол-оборота!

— Вот — уже и завелся, — походя сказала