Тут мне показалось, что он не знает, что это мои пьесы, янасторожился, но потом и это прошло. В конце концов, какая разница, чьи?

— Зар, только это не притчи, а пьесы.

— Всякий текст — притча. А как иначе? Текст — этовечная загадка. Один написал, другой прочел: что было написано — то, что первыйписал, или то, что второй прочел? — он рассмеялся.

Мы пили кофе, Заратустра говорил, говорил протяжно,задумчиво, не так, как прежде:

«Слова высказывания лгут и путаются, слова перемешиваются сиными темами и контекстами, темы семенят, сменяя друг друга.

Речь — это хаос из упорядоченных слов. Понимающий обращаетсяк тексту. Текст — это завершенная в самой себе мысль, завершенная, а потомупереставшая быть мыслью. Она была потоком, куда стекались тысячи рек, но теперьона стала пространством.

Мысль — вот он, сэр «Невидимка», вот он, мистер «X»,господин «Zero». Захочешь, так не поймаешь! А не поймаешь, значит и непередашь, а не передашь, так кто ж тебе поверит? Кто согласится:"Да, — мол, — мысль это, есть такая", — кто?

Мыслью вы считаете то, что считаете мыслью, но как выпринимаете это решение? Одно имя у мысли вашей — профанация. Ощущение — вот гдеправда, вот что подлинно есть. "Всамделишные" они, этого не отнять —факт!

Но скажите мне, что можно передать ощущение, и я рассмеюсьвам в лицо. Не передаче, но созданию ощущения — вот чему служит текст.

Ощущения наши — валюта неконвертируемая, действительны онилишь на нашей же «территории» и нигде более. Оказавшись за пределами нашими,неизбежно падение их котировок.

Знает об этом эгоист и не требует от других, чтобы тепонимали слова его, ибо не могут они понять. Он пишет себя, пишет, словно поетдлинную песнь. Ибо знает эгоист, что это его счастье.

Не ждет он любви к себе за свой труд, выполненный якобы длядругого, ибо сделан он для самого Себя. Ведь не ждете же вы аплодисментов зато, что едите, когда вам хочется есть.

Все, что делаем мы, мы делаем для себя, но только эгоистзнает и чтит эту истину. Любящий любит, и только, в этом всё…

Желающий говорить должен уметь хотя бы молчать. Но являетсяли проповедь молчания проповедью ощущения?

Молчание слишком родственно небытию, слишком. В небытие-товы успеете все, но сможете ли вы быть?

Вот почему должны вы знать, что ощущение ваше девальвируетсяв пересказе, в выражении, в простом обретении имени собственного. Знать и непытаться переступать жизнь, а порождать ощущение — действием.

Ощущение репрессировано вашим разумом. И не доверяете вы теперьощущениям собственным, проверяете их на «благонадежность», страшно быть вам вокружении, ибо вечно мните вы себя на войне.

Нужно вам «понимать», "знать", "составлятьмнение", а также "иметь суждение" — и все это через разум, и все— через смерть, и потому все это — безумие ваше, которого не понимаете вы,безумными будучи.

Чтобы позволить себе ощущать, нужно вам провести ощущениечерез чистилище разума своего. Но что в разуме вашем, кроме соглядатаев страха?Оно умрет там, ощущение ваше.

Да, не всякое ощущение выдержит испытание это, лучшее-то ине выдержит, ибо где тонко — там, как известно, и рвется. Что останется отощущения вашего после экзекуции этой?…

Обидно терять самое дорогое, а что может быть ощущенийдороже, которые и открывают нам существо жизни нашей? Но нет, ощущения ваширазумом интерпретируются, обретая форму понятийную, которая для них — гроб.

Когда же выражаете вы ощущения ваши, в катафалк словуложенные, для другого, он интерпретирует интерпретации ваши. Преломляясь встакане, луч искажается и редко когда становится радугой, а ведь он — радуга!

Знаете вы, что слово врет, но "на безрыбье и рак —рыба", — так говорите вы. Вот достойный пример разумного безумия!Любому студенту-биологу поставили бы за подмену такую двойку жирную и были бы правы!

Но и молчание пусто, и мысль — лишь оболочка одна, иощущение несказуемо… Текст, текст-притча — вот, что будоражит существо эгоиста,того, кто способен не навязывать, а сообщать.

В речи, в процессе высказывания непосредственного неугадаешь систему, структура его хаотична, дискретна, не имеет она целостности иотсылает слушающего к контекстам говорящего, а их не знает никто, и потому вбездне этой не утонет лишь отчаянная бессмыслица.

"Слушатель" притчи улавливает связи внутренние,что организуют текст, лишь потом дешифрует он коды и лишь после постигает самосообщение. Однако же не сообщение это Другого, но сообщение его: "Я —Другой".

Текст являет систему собой, и если коды его не ясны, тосвязи его всегда безусловны, они-то и позволяют увидеть мне теряющиеся в хаосеговорения. Другой мир открывается взору моему, мир потерянный, мир непонятный —текст сообщает мне Другого инаковость, я заворожен, ибо Другой — алтарь моегосчастья.

Так я вижу загадку и тайну Другого, так открывается мнемистерия Его уникальности — непонятностью для меня. И если прежде все мне былопонятно, то лишь потому, что был я один, ибо могу я понять только свое и,понимая, творю свое одиночество.

Теперь же покровы одиночества сброшены, ибо я — Другой, апотому — тайна, тайна, которая соприкоснуться может лишь с тайной, тайнойДругого, Его тайну ищу. Сокрытость текста Другого — свидетельство тайны. Тайнак тайне — тайна Двоих, этого жажду!

"Не разгадывать тайну, но наслаждаться ею!" — вотдевиз эгоиста. Нет мне возможности сообщить самого Себя. Не велика же потеря,ведь я не раб, выставленный на продажу. Зато Собою самим быть я могу, и быть Иммогу для Другого. Я для него — тайна, пусть наслаждается мною, ибо не хочу яего одиночества!

Я хочу тайны, где целостность становится центром, притча —зерном, а сущность — смыслом. Притча — зерно это, которому суждено пасть вземлю Другого. Здесь зерно мое напитается силами Другого, здесь воплотится онов стволе и кроне ветвистой нового древа. Моя сущность станет сущностью Другогоблагодаря притче.

Знай же, что эгоист порождает не пьесы, но притчи. Не играетон в прежние игры, не со своими другими говорит он в тексте своем, но говоритон с собою-Другим. Не в слова он играет, ибо нет ему дела до игр смерти, атанцует, презрев свой страх быть непонятым, пишет он самого Себя.

Но притча — это мост с одной опорой, и знает об этом эгоист.

Капля росы на бутоне розы — слеза счастья, упавшая натрещину вечности. Безумие ощущения — это здравый смысл самой жизни. Бабочки имыльные пузыри — счастье, свободное от пут разума.

Танцующее божество — это ликующее ощущение Другого, в унисонбьющееся сердце Того, Кому посвящена великая притча Другого. Притча — близость,и пусть останется она тайной».