Обитель святую свою загадили вы нечистотами страхов ваших, апотом покинули загрязненное место, чистоплюи! И как же живется теперь душамвашим блудным, лишенным обители святой тела?

Что, теперь узнали вы цену предательства вашего?! Нет, незабывали вы тела, да вот только оно позабыло вас! Стучитесь же теперь в дверидома его, падите пред ним на колени, молите, безумные, его о прощении иплачьте, плачьте, предатели счастья собственного!

Тело ваше теперь мертво, завистники! Зачем так пестуете вытеперь свое мертвое тело? Зачем так настойчиво блюдете вы пропорции его иоттачиваете формы? Зачем вы изнуряете его упражнениями, зачем мучаете диетами?

Оно похоже теперь на погребальный костер, тело ваше, костерпогребальный, увитый гирляндами цветов мертвых! Зачем украшаете вы мертвое телосвое нарядами и драгоценностями? Зачем, если не жаждете вы отдаться хотькому-нибудь, лицемеры!

Да, поруганное тело ваше продолжает хотеть! Вопреки глупостивашей и чванству вашему — продолжает оно хотеть! И хочет оно Другого, и всегдахотело!

Так презрите же слабосильную гордость свою и отдайтесь!Пусть Другой завладеет вами, коли сами вы себе недостаточны, и тогда обрететевы тело свое. А иного пути нет у вас, пустынники разума, идолопоклонникитщедушного «Я»!

Пожертвуйте же обузой своей, пожертвуйте своим «Я»,пожертвуйте — обретения ради! Станьте же телом своим, и лишь тогда обретете высамое Себя! Отказавшись от представителя, вернете вы себе представляемое.

Истосковалось тело ваше по обладателю, неприкаянное, давноуже ходит оно в невестах! Но вечно вы лжете, тщеславные, отдаться готовы вытолько Богу, на меньшее не согласны вы, сумасбродные шарлатаны, торгующиемощами!

Богу своему предлагаете вы разум ваш слабосильный: каков Бог— таковы и жертвы! Страх — к страху, смерть — к смерти, прах — к праху! Аминь!

А тело?! Безумные, что с телом вашим?! Истинная правда ваша,сирота и жизнь ваша — тело, которое предали вы и унизили, как же оно?!

Старая дева оно — тело ваше! Но поруганное и покинутое,изгнанное и приговоренное к смерти, все еще тоскует оно по обладателю! Так непротивьтесь же последнему желанию тела вашего, насильники поневоле!

Если же думаете вы, безумные, что не хотите последнегожелания тела вашего, так знайте же, что вы лжете! Ждет вас еще паромщик наЛете!

Если же знаете вы правду, но боитесь, то взгляните в глазастраху вашему и увидите вы морду Цербера, он охраняет от вас ЦарствиеЧеловека!»

Был ли это намек, аллегория, провокация или единственнаявозможная правда? Я не знаю. Расспрашивать было глупо, а сам Заратустра об этомумолчал.

Мы сделали круг и вернулись к дому, где у забора на привязипо-прежнему мучился несчастный пес благородной, но вышедшей из моды масти. Заростановился у калитки, какое-то мгновение стоял в раздумье, которое я не посмелнарушить, потом открыл резким движением калитку и крикнул:

— Кто считает себя хозяином мертвого пса, лежащего узабора?

Дачники выскочили из веранды и замерли при виде незнакомца.

— Он был вам не нужен живым, он не нужен вам имертвым, — сказал Заратустра. — Я сам похороню его. Не прощайтесь стем, с кем не были вы знакомы.

Зар оборвал веревку и бережно взял на руки массивное черноетело. Пес действительно был мертв… Я оцепенел от ужаса: еще секунду назад онказался живым! Теперь же его обессиленные черные лапы свисали, как кистидрапированного бархатом саркофага, морда, словно бы от тоски, уткнулась в плечоЗаратустры.

Зар пошел по направлению к лесу. Все высыпали на улицу,что-то то ли кричали, то ли шушукались, но никто так и не решился последоватьза нами. А я прихватил лопату, и уже через пятнадцать минут мы были на месте, вберезовой роще.

— Холодны объятия трупа, — говорил Заратустра,глядя в полуоткрытые глаза черного пса, — холодны объятия человека,презирающего свое тело. Крик отчаяния в объятиях человека, разведенного ссобственным телом.

Душа, покинувшая тело свое, жмется жадно к телу другому,желая обрести тело это взамен утраченного, взамен собственной плоти. Не можетни радоваться, ни радовать душа, презревшая свое тело, в другом ищет онапристанища.

Не Другого ищет она в другом, а лишь только другое тело. Нена свадьбу идет она, но на поминки. Холодны объятия трупа…

Заратустра взял у меня лопату, и сырая земля посыпаласькомьями на сухую траву. Мы похоронили пса и потом, не проронив ни слова, ещедолго сидели здесь, на траве, под поющими березами, рядом с холмом, где с мироми в мире покоилось тело…

К вечеру приехали мои кузены, на огонек подошли друзьядетства с соседних дач. Тихие разговоры, тепло натопленной печи, чай со сдобой,а за окном ночь, где небо сплелось с гулким лаем дворовых собак.

Мы вспоминали наше детство, было и весело, и грустно, новсе-таки больше грустно. За столом, в креслах и на кроватях сидели директорафирм, музыканты, служащие, даже психотерапевт один…

Разговор время от времени запинался, прерывался то молчанием,то вздохами, то смехом. Все мы, сами того не понимая, тосковали о чем-тоутраченном, о чем-то, чему нет названия, что было когда-то столь реальным истоль естественным, что просто не могло иметь имени.

— Как изменились все! — шепнул я на ухо Заратустре. —Мы словно не говорим, а играем в слова, эти паузы… Какая-то граница пролегламежду нами. Пиетет без пиетета… Театр с народными артистами, каждый из которыхуверен, что не играет, а живет на сцене.

Заратустра улыбнулся в ответ. А когда мы остались одни, онговорил так:

«Детство — знание, которому суждено исчезнуть под натискомчеловеческого.

Что такое искренность? Что такое счастье Двух? Этого неизъяснишь словами, этого не постигнешь здравыми рассуждениями, этого неисполнишь, узнав. Это нечто, что есть.

Но разве можете вы жить, жизнь не поясняя словами, необрамляя ее мириадами рассуждений, не пытаясь осилить плоть ее искусственныминструментом сознания?

Слово считаете вы благом, рассуждение — истиной, сознание —реальностью. Лучшее, что имеете, — искренность и счастье Двух — обрамляетевы своим мнимым богатством: своим благом, своей истиной и своей правдой.

Серп добродетели бессилен ухватить искренность. Как можетжнец поймать ветер? Однако же преуспел он в усекновении колоса. Жнец — убийцаво благо.

Должна искренность стать правдой, чтобы поддаться жнецу, ноэто плаха ее. Счастье Двух неуловимо, незримо оно для третьего. Однако третийэтот в каждом из вас наличествует, он требует у вас объяснений.

Должно неопределенное обрести форму, иначе контроль ваш надсамими Собой — венец добродетели — гоняться будет за ветром. Но слишком онвысокомерен для этого. Чопорный, готов умертвить он живое, только бы неоскандалить себя легкомысленностью!