а лишь из готовности выслушать более низкорослых людей, не заставляя их напрягаться и тянуться вверх.

Палило солнце, неустанно поддувал ветерок — день в целом словно призван был настойчиво вселять оптимизм. Они проводили взглядом грузного мужчину из техперсонала, проезжавшего мимо на газонокосилке.

Когда они вдвоем проходили мимо открытых теннисных кортов, Бен, просто чтобы поддержать разговор, произнес:

— Кстати, уже начались капитанские тренировки по сквошу.

— Ах да! Ты же ведь у нас тоже в сквош играешь! — восторженно воскликнул Марксон, и Бен даже пожалел, что тот об этом знает. — Я в колледже совсем чуточку этим занимался. А вот мой сосед по комнате, живший со мной и на младших, и на старших курсах, был просто феноменальным игроком. Хотя и индиец. Потрясная игра!

Внезапно до Бена дошло, что Марксон здесь всего первый семестр в статусе педагога.

— А вы тоже здесь учились? — спросил он.

— Ага. Если честно, к подобной перемене так сразу и не привыкнешь. Всякий раз при виде учителей думаю: а вдруг меня подловят на том, что я что-то делаю не так?

Бен хотел уверить Марксона, что все у него будет отлично, однако к тому моменту они уже, сделав круг по территории, вернулись к учебному корпусу, и куратор обмолвился, что теперь Бен знает, где его найти. Бен кивнул и уже собирался войти в здание, но Марксон придержал его за руку:

— Знаешь, Бен, ты не стесняйся приходить ко мне поговорить. Разумеется, я теперь препод, но мне совсем нетрудно вспомнить, каково это — жить здесь и учиться. И если тебе вдруг понадобится поговорить с кем-то о доме… — тут мистер Марксон сделал многозначительную паузу, — то я в любое время готов пообщаться.

Бен снова кивнул, надеясь, что это получилось очень искренне, и Марксон отпустил его наконец, легко махнув на прощание рукой.

Ахмед оказался вместе с Беном на введении в историю. Его как будто нисколько не тронуло то, что произошло минувшей ночью, он с тихим восхищением сидел в аудитории, размеренно кивая в такт голосу учителя. Потом Хатч и Ахмед сидели с Беном на биологии, Эван — на геометрии, а на латыни не оказалось никого из них. Гарри, отец Бена, заставлял своих сыновей изучать латынь, ибо считал это необходимым условием для того, чтобы стать своим среди западноевропейцев.

Бен был откровенно шокирован тем, сколько уроков ему сразу же задали по каждому предмету. Он прихватил пальцами страницы учебника, которые ему следовало прочитать к среде по введению в историю, — текста там оказалось по толщине с ребро его ладони. Еще ему надо было прочитать половину «Царя Эдипа» и решить блок из двадцати задач по геометрии. Теоретически он и раньше знал, что в Сент-Джеймсе по субботам учатся, однако теперь реальность этого факта навалилась на него со всей своей весомостью. Последнюю аудиторию Бен покинул в три тридцать, предполагая, что оставшиеся день и половину ночи проведет теперь за уроками.

Однако Хатч с Эваном сообщили ему, что вместе с другими ребятами отправятся на озеро, к лодочной пристани, потому как вечерние тренировки у всех начнутся лишь во вторник, а сегодня, мол, все собираются там. В школе Сент-Джеймс повсюду темнели водоемы, и почти что в любой точке кампуса открывалась полоска воды, отражавшая близлежащие здания, деревья и небо. Даже когда школьная команда гребцов перебазировалась на Долгое водохранилище, примерно в миле от кампуса, школа продолжала держать пристань на большом Шлюзовом пруде, что простирался прямо от церкви, чтобы учащимся было где поплавать в жару. С заднего крыльца столовой можно было разглядеть защитно-зеленого цвета лодочный сарай, давно уже не эксплуатирующийся, и простенький деревянный пирс, тянущийся над водой.

Бен, Хатч и Эван издалека увидели несколько маленьких компаний, движущихся через лес по дорожке, начинающейся от церкви. Втроем они, перекинув по полотенцу через плечо, без лишних разговоров сошли с лужайки перед капеллой на дорожку, устланную длинными иголками веймутовой сосны.

Бен не мог не ощущать красоту здешнего леса: переливающиеся на камнях и стволах деревьев монетки солнечного света, воздух, напитанный запахом сосен, и легкий, наводящий на мысли о кухне аромат перегретой на жарком солнце листвы. И в то же время он тревожился насчет того, что ожидает его там, на пристани, а еще — как он успеет сделать все уроки. К тому же его волновало нечто совсем неизъяснимое, чему он не знал названия. Ему пришлось даже приложить некоторое усилие, чтобы наслаждаться окружающей красотой. Такой ли она виделась ему прежде? Впрочем, Хатч и Эван, похоже, ничуть не заморачивались подобными вопросами.

Мальчики шли, казалось, довольно долго, и, когда Бен уже подумал, что они промахнулись с дорожкой, лес неожиданно раздался, и показалась задняя стена лодочного сарая: выкрашенная в зеленый цвет вагонка с прилипшими к карнизам и маленьким оконцам рыхлыми желтоватыми сережками. От дальней стены сарая послышался девичий смех, затем донеслось шипение внезапно приглушенного разговора, и наконец стало слышно легкое поскрипывание пирса на миниатюрных волнах озерца. Дорожка повернула перед сараем, прошла вдоль него, не давая разглядеть, кто же за ним сидит, и наконец две массивные каменные ступени вывели ребят на основную площадку пристани.

Когда Бен поднимался по ступеням, у него в голове мелькнула сценка, как он зацепится носком шлепанцев за край пирса и растянется там перед всеми, впечатавшись лицом в деревянный настил. Он даже сам перепугался: Бен совсем не ожидал, что в Сент-Джеймсе у него в воображении начнут разыгрываться подобные сценарии.

И вот, внимательно и твердо переставляя ноги, он вышел наконец на пристань. Вместо того чтобы резко оборвать разговоры и дружно уставиться на вновь прибывшего, кто-то из сидевших там ребят бросил на него мимолетный взгляд, а кто-то продолжал разговаривать между собой или просто лениво глядел в учебник. Бен увидел, что двое курили, и лишь тогда различил в воздухе едковатый запах дыма. Три компании парней расположились у передней стенки лодочного сарая, а другие группки по трое и четверо ребят устроились небольшими лагерями дальше по пирсу. Народу было довольно много, но все же Бен пока что не заметил там ничего для себя угрожающего.

Озерцо, окруженное зубчатой полосой деревьев, имело цвет черного чая. Солнце от души припекало, так что у Бена от жара, казалось, уже стянуло кожу. Эван, Бен и Хатч направились на свободное пока местечко на пирсе, на открытом солнце, и расстелили свои полотенца.

Едва устроившись, Бен обратил внимание на компанию из трех девушек, лежавших справа от них лицом вниз. За то мгновение, что потребовалось бы, чтобы задуть спичку, Бен успел разглядеть и мягкий пушок на коже, и потаенные родинки, и выступающие ахилловы сухожилия,