«Что ты имеешь в виду? Чего ты от меня хочешь?» — спросилаБлисс, но не успела договорить, как — бах! — и она снова вернулась в свое тело.Она полностью контролировала его. Это и близко не шло в сравнение с той,предпринятой на прошлой неделе жалкой попыткой смахнуть волосы с лица. Девушкаосознала, насколько же значительную ее часть он отнимал у нее, и постараласьскрыть эту мысль от него.

Это было похоже на возвращение к жизни после положения вгроб. Блисс дрожала и пошатывалась, как новорожденный жеребенок. Она как будтогодами смотрела плохую, нечеткую, размытую копию фильма — и вдруг кто-то навелрезкость.

Блисс чувствовала запах штокроз, растущих под окном комнаты,ощущала соленый привкус морского воздуха. Ее руки... ее руки принадлежали ейодной. Они были легкими и сильными, а не тяжелыми, как неподъемный камень. Ееноги двигались. Она шла! Блисс зацепилась за ковер, охнула и пошла осторожнее.

Но свобода имела свою цену. Блисс ощущала присутствиеПосетителя; он пребывал где-то у нее за плечом, как пассажир на заднем сиденье,ждал и наблюдал.

«Это проверка, — подумала она. — Он хочет посмотреть, что ястану делать. Нужно пройти испытание... Избавиться от Генри. Но Генри не должензаподозрить, что со мной произошло что-то странное».

Девушка открыла дверь спальни, наслаждаясь ощущениемприкосновения бронзовой дверной ручки к ладони, и сбежала вниз по лестнице.

— Погоди! Мануэла! Впусти его! — Крикнула Блисс, вбегая вприхожую.

Какое это было удовольствие — снова слышать свой голос,чудесный грудной голос, разносящийся вокруг. Внутри, у нее в голове, он звучалсовсем иначе. Блисс казалось, будто она поет.

— Блисс! Блисс! — Воскликнул лысый мужчина.

Генри ничуть не изменился: все те же очки без оправы, все таже одежда, подобранная в одном цвете. На этот раз Генри был в своем обычномлетнем костюме — белая льняная рубашка и такие же брюки.

— Генри!

Генри расцеловал ее — точнее, воздух у ее щек.

— Я уже не первый месяц пытаюсь с тобой связаться! Этоужасное происшествие! О боже! До сих пор поверить не могу! Я так рад, что стобой все в порядке! Можно, я войду?

— Да-да, конечно.

Блисс провела Генри в залитую солнцем гостиную, где ихсемейство принимало визитеров. Боби Энн увлеклась морской тематикой и немногопереборщила. На стенах висели скрещенные весла, сине-белые подушки былиотделаны веревками, и повсюду красовались миниатюры с маяками. Блисс попросилагорничную принести напитки и устроилась среди подушек. Изображатьвеликосветскую хозяйку дома оказалось нетрудно. Ее готовили к этому с детства.И только эта подготовка не позволила Блисс водить босыми ногами по ковру иподпрыгивать на подушках.

Она жива! Она снова в своем собственном теле! Онаразговаривает с другом! Но Блисс следила за лицом так же тщательно, как и засвоими мыслями. Нельзя показывать, что она вне себя от восторга — ведь у неепогибла мачеха и пропала сестра. Это определенно может вызвать подозрения.

— Прежде всего позволь мне принести соболезнования по поводуБоби Энн, — произнес Генри, снимая свои модные очки и протирая стекла подоломрубашки. — Ты ведь получила цветы? Мы особенно не ожидали, что ты пришлешь вответ открытку с выражением признательности, так что не переживай.

Цветы? Какие цветы? Генри, не дождавшись от Блисс ответа,забеспокоился, и девушка тут же поспешила скрыть замешательство, взяв его заруку.

— Конечно же! Конечно, они были прекрасны! Это так любезно свашей стороны!

Разумеется, агентство не могло не прислать цветы на похороныБоби Энн.

В ходе разговора Блисс постепенно поняла, что газетыобъяснили смерть членов Совета пожаром на вилле Альмейда. Подозревали, что имелместо поджог, но поскольку медлительность бразильской полиции была известнавсем, на свершение правосудия никто особо не надеялся.

Горничная вернулась, неся кувшин любимого напитка Боби Энн,коктейля «Арнольд Палмер» — смесь холодного чая с лимонадом, причем лимонад былсделан из лимонов, сорванных в их саду.

— Просто не верится, что я не видел тебя целый год! —Воскликнул Генри, принимая запотевший бокал с янтарным напитком.

Год!

Это было настоящим потрясением. Блисс едва не выронилабокал, так у нее задрожали руки. Она понятия не имела, что с тех пор, как онаперестала контролировать свое тело и свою жизнь, прошло так много времени.Неудивительно, что стоило такого труда вспомнить хоть что-нибудь.

Кстати, это значит, что она пропустила свои последний деньрождения. В том году, когда ей исполнилось пятнадцать, семейство отмечало этотпраздник в «Радужной комнате»[8]. Но когда ей исполнилосьшестнадцать, рядом не было никого, чтобы отметить эту знаменательную дату.

«Включая меня саму», — сухо подумала Блисс.

Она не присутствовала даже на собственном дне рождения.Целый год прошел, пока она боролась за то, чтобы сохранить хоть подобиесамосознания. Этот год уже не вернуть, а время становится все более и болеедрагоценным.

В душе у Блисс поднялась волна жгучего гнева — ее ограбили,украв целый год! — но она снова подавила эмоции. Нельзя допускать, чтобыпассажир на заднем сиденье знал о ее переживаниях. Это слишком опасно. Нужносохранять невозмутимость.

Блисс повернулась к своему агенту и другу и попыталасьпритвориться, будто не чувствует себя так, словно ей только что врезали поддых.

МИМИ

Над горными склонами занимался рассвет. Миновала очереднаябезрезультатная ночь, проведенная в трущобах. Они просканировали всех жителей намеченногорайона, и взрослых, и детей. Завтра они будут заниматься тем же самым, начав ссевера трущоб в Жакарезиньо. Боевой дух членов группы начал падать. Мимидумала, что они никогда не найдут Джордан. По крайней мере, в Рио. Кингслидержал хорошую мину, но Мими чувствовала, что он злится из-за ощущениясобственного бессилия.

— Инстинкты мне говорят, что я прав и она здесь, — произнесКингсли, когда они быстро шли вниз по склону, сквозь лабиринт кое-каксооруженных лестниц.

Узкие улицы были пусты — навстречу попадались лишь бродячиесобаки да изредка случайный загулявший пьянчужка.

— А глом говорит, что ты ошибаешься, босс, — отозваласьМими.

Она знала, что Кингсли терпеть не может, когда она его такназывает.

Кингсли выплюнул жевательный табак, и коричневый плевокописал высокую дугу. Это впечатляло бы, если бы не было так омерзительно.

— Я предпочла бы, чтобы ты этого не делал, — заметила Мими.