Но она ничего не могла поделать со своим сердцем. Вероломноесердце бешено колотилось. Потому что Шайлер сейчас желала лишь одного —кинуться в объятия Джека.

— Джек! — Выдохнула она.

Даже произнести его имя и то было трудно. Так ли это ужасно,что ей настолько сильно хотелось снова увидеть его? Видит бог, она пыталась недумать о нем, пыталась прогнать все мысли о Форсе в самый дальний уголоксознания.

И все же он неизменно присутствовал там. Во сне она всегдавозвращалась в ту квартиру над городом, на то место у камина. Ведь невозможноже помешать себе видеть сны. В том не было ее вины. Но это раздражало. Невзираяна ее желание, Шайлер всегда непроизвольно влекло обратно к нему.

Увидеть его, живого, настоящего, прямо перед собой, былопосягательством на все, что Шайлер пыталась сдерживать год с лишним, которыйпровела в изгнании. Она убеждала себя, что любовь к Джеку мертва и похоронена,заперта в сундук, сундук закинут в море и никогда больше не откроется. Онасделала выбор. Она любит Оливера. Они счастливы — ну, настолько, насколькоможно быть счастливым, когда за твою голову назначена награда. Она не можетлюбить Джека — он не ее и никогда не будет ей принадлежать. Что бы они низначили друг для друга в прошлом, этого более нет. Он — чужой.

Кроме того, он теперь связан узами со своим близнецом, сМими, его сестрой. И потому совершенно безразлично, какие чувства она к немуиспытывает — к сожалению. Он уже соединен с другой. Она ничего не значит длянего, а он — для нее.

— Что ты здесь делаешь? — Спросила Шайлер, потому что Джекпросто молча смотрел на нее, даже после того, как она произнесла его имя.

— Я за тобой, — сказал Джек и мрачно сжал губы.

Тут до Шайлер дошло. Джек явился сюда по распоряжениюСовета. Он пришел забрать ее обратно в Нью-Йорк. Арестовать ее. Поставить перединквизитором, чтобы тот назначил ей наказание. Виновна она или нет — неважно.Шайлер знала, каким будет вердикт — они все против нее. И Джек теперь один изних. Часть Совета. Враг.

Шайлер попятилась к противоположной стене, к другой двери,хоть и знала, что это бесполезно. Защитные заклинания означали, что выйтиневозможно, только через крышу. Но придется попытаться. Разбежаться по стене ипрыгнуть достаточно высоко, чтобы можно было проломиться через стекло.

Джек заметил, как ее взгляд метнулся к потолку.

— Если попробуешь — уничтожишь эту комнату.

— А мне какая разница?

— Думаю, большая. Я думаю, ты любишь отель «Ламбер» неменьше моего. Ты не единственная, кто играл в его садах.

Конечно же, Джек бывал здесь прежде. Ведь его отец былрегисом. Форсы, должно быть, останавливались в том же гостевом крыле, что иШайлер с Корделией. Ну и что с того?

— Если другого пути не будет, так я и сделаю. Можешьпосмотреть.

Джек шагнул к ней.

— Шайлер, я не враг тебе. Что бы ты ни думала. Тыошибаешься. Этот путь закрыт. Здесь стоит защита, которой ты не чувствуешь, ейЛоуренс тебя не обучил. Ты разобьешься о стекло. Я не причиню тебе никакоговреда.

— Нет?

— У тебя нет выбора. Шайлер, пойдем со мной. Ну пожалуйста.

Джек протянул руку. Его светящиеся зеленые глаза внезапносделались мягкими и умоляющими. Зловещее выражение лица исчезло без следа. Онвыглядел уязвимым и потерянным. Именно так он смотрел на нее тем вечером. Когдапросил ее остаться.

И Шайлер ответила так же, как в тот раз.

— Нет.

И, даже не вздохнув, метнулась в сторону и вверх, такстремительно, что превратилась в розовое размытое пятно на фоне золотой стены.Потом она швырнула тело вверх и пробила стеклянный свод. Хрустальные осколкидождем осыпались на мраморный пол. Все произошло в мгновение ока.

Джек ошибался. Шайлер знала наложенное на потолокзаклинание. И противодействующее тоже знала. «Континео» и «франго». Лоуренс былпредусмотрительным наставником. И она не подвела дедушку хотя бы в этом.

«Прости, Джек. Но я не могу туда вернуться. Никогда».

И она исчезла в ночи.

БЛИСС

— Послушайте, никуда я не уйду, пока не увижусь с Блисс! Янастаиваю! Если хотите удалить меня отсюда — вызывайте полицию!

Голос, очень громкий, агрессивный и пронзительный, выдавалполную уверенность говорящего в собственной правоте, соединенную с тойхарактерной нью-йоркской заносчивостью, какую способен проявить лишьпресыщенный горожанин. Это был голос того типа, каким орут напосыльных-велосипедистов и рявкают на подчиненных, требуя немедленно доставитьчашку кофе без кофеина и пенки, — настолько громкий и настойчивый, что онпробился через глушащую все кисею, которая отгораживала Блисс от окружающегомира.

Посетитель зашевелился. Это походило на то, как будтосвернувшаяся кольцами змея готовилась к броску.

Блисс затаила дыхание.

— Вы можете, по крайней мере, сказать ей, что я здесь?! —Раздался очередной вопрос.

«Что означает вся эта чушь?»

Блисс подскочила. Посетитель обратился к ней напрямую,впервые за год.

Сперва вспыхнул свет, а потом она обнаружила, что к нейвернулось зрение и что она смотрит в окно. У двери главного входа стоялневысокий лысый мужчина, весь вне себя от ярости, и изводил горничную.

«Это Генри», — сказала Шайлер.

«Кто он такой?»

«Мой букер[7] из модельного агентства».

«Объясни».

Блисс послала Посетителю воспоминания и образы: ожидание поддверью кабинета в агентстве «Фарнсворт», пристроенная на коленях папка спортфолио, встречи с Генри за чашкой капучино в «Бальтазаре» перед началомуроков, проход по подиуму во время Нью-Йоркской недели моды, фотосессия наверхнем этаже здания Старрет-Лехай, участие в рекламной кампании «Цивилизации»,поездка на фотосессию на Карибы, ее фотографии на биллбордах, журнальныеразвороты, наклеенные на бока автобусов и такси.

«Я все-таки модель», — напомнила она ему.

Кобра расслабилась, кольца улеглись, раздвоенный языкспрятался. Но напряженность и настороженность остались. Посетитель совершенноне находил ситуацию забавной.

Модель. Живой манекен.

Он быстро принял решение.

«Избавься от него. Я был небрежен, допустив подобное. Намследовало продолжать появляться на публике. Никто не должен заподозрить, что ты— это не ты. Не подведи меня».