и Ранджит сам грамотно разрешил вопрос. Мистер Гарг позвонил по поводу почтового адреса цирка «Большой Голубой Нил» в Джунагадхе; Ранджит сказал, что Гарг хочет отправить Мадху письмо. Странно, что мистер Гарг не попросил адрес у Вайнода или Дипы, поскольку доктор взял этот адрес у жены карлика. Еще более странным было то, что Гарг собирался написать Мадху письмо или хотя бы открытку, – ведь Мадху не умела читать. Разве Гарг не знал этого? Но доктор догадался, что мистер Гарг просто пребывал в эйфории, узнав, что Мадху не ВИЧ-инфицирована; возможно, этот мерзавец хотел послать бедному ребенку записку с благодарностью или просто пожелать ей удачи.

В общем, не было никакого иного способа заставить Мартина Миллса посетить мужскую комнату, кроме как сказать ему, что у него в передних зубах застрял листок мяты. Схоласт отвел детей в карточный зал; там он тщетно пытался научить их «сумасшедшим восьмеркам». Вскоре карты были покрыты кровью – указательный палец фанатика все еще кровоточил. Вместо того чтобы вытаскивать свои медицинские принадлежности из чемоданчика, оставленного в «амбассадоре», – к тому же доктор не положил туда даже такой просто вещи, как лейкопластырь, – Фаррух попросил мистера Сетну принести немного перевязочного материала. Старый стюард принес пластырь в карточный зал с выражением презрения и крайне церемониально; он предложил пластырь Мартину Миллсу на серебряном сервировочном подносе, который выставил перед собой на расстояние вытянутой руки. Доктор Дарувалла воспользовался случаем, чтобы сказать иезуиту:

– Вероятно, прежде чем я наложу повязку, вам следует сходить в мужскую комнату и промыть рану.

Но Мартин Миллс помыл и перевязал свой палец, так и не посмотрев ни в зеркало над раковиной, ни в зеркало в полный рост, – он удосужился только взглянуть издалека, и то лишь для того, чтобы оценить свою потерянную и найденную гавайскую рубашку. Миссионер упорно не замечал листика мяты в зубах. Тем не менее он заметил диспенсер для бумажного полотенца, рядом с ручкой для смыва писсуара, и также отметил, что возле каждого писсуара есть свой диспенсер. Использованные полотенца не полагалось бросать в писсуары – для этого в конце их ряда стояло серебряное ведро, похожее на ведерко со льдом, только безо льда.

Эта туалетная система показалась Мартину Миллсу чрезвычайно строгой и сверхгигиеничной, и он вдруг осознал, что еще никогда не вытирал свой пенис бумажным полотенцем. Создавалось впечатление, что в преддверии вытирания пениса, сделавшего свое дело, сам процесс мочеиспускания становится более важным и, конечно, более торжественным. По крайней мере, это то, на что и было нужно бумажное полотенце в представлении Мартина Миллса. Его лишь беспокоило, что больше никто из даквортианцев не мочился ни в один из писсуаров; посему он не мог быть абсолютно уверенным в назначении диспенсеров полотенец. Он собирался было завершить мочеиспускание как обычно, то есть не вытираясь, когда в мужскую комнату вошел недружелюбный старый стюард, предоставивший иезуиту пластырь. Под мышкой у него, упираясь в предплечье той же руки, торчал серебряный сервировочный поднос, как если бы мистер Сетна нес ружье.

Мартин Миллс подумал, что, раз он в поле зрения стюарда, ему следует использовать полотенце. Он попытался вытереться с таким видом, как если бы всегда поступал подобным образом после акта мочеиспускания, но, поскольку такая процедура была ему в новинку, бумажное полотенце зацепилось за его пенис, а затем упало в писсуар. Что полагалось делать в случае такого промаха? – озадачился Мартин. Пронзительный взгляд стюарда был устремлен на иезуита. Словно по вдохновению, Мартин Миллс вытянул несколько чистых бумажных полотенец и, удерживая их между большим пальцем и перевязанным указательным, вынул то, что уронил в писсуар. Покраснев, он бросил бумажный комок в серебряное ведро, которое внезапно накренилось и чуть не опрокинулось; миссионеру пришлось удержать его обеими руками. Мартин попытался ободряюще улыбнуться мистеру Сетне, но тут осознал, что поскольку он схватил серебряное ведро обеими руками, то забыл спрятать в штаны свой пенис. Может быть, именно поэтому старый управляющий отвел взгляд.

Когда Мартин Миллс покинул мужскую комнату, мистер Сетна обошел стороной писсуар миссионера; стюард помочился на максимальном удалении от того места, где мочился больной актер. У него определенно болезнь, передаваемая половым путем, подумал мистер Сетна. Стюард никогда еще не был свидетелем такого нелепого примера мочеиспускания. Он не мог себе представить медицинскую необходимость того, чтобы вытирать пенис каждый раз после исполнения малой нужды. Старый стюард не знал наверняка, поступал ли кто-нибудь из даквортианцев так же, как Мартин Миллс. Долгие годы мистер Сетна предполагал, что бумажные полотенца предназначены для вытирания рук. И теперь, вытирая руки, мистер Сетна аккуратно положил свое полотенце в серебряное ведро, с сожалением размышляя о судьбе Инспектора Дхара. Некогда полубог, а теперь больной. Впервые с тех пор, как он вылил горячий чай на голову того хлыща в парике, мир предстал перед мистером Сетной как правильный и справедливый.

Пока Мартин Миллс экспериментировал с писсуаром, доктор Дарувалла, сидя в карточном зале, понял, почему дети испытывали такие трудности, когда их пытались научить игре в «сумасшедшие восьмерки» или любой другой карточной игре. Их никто не учил цифрам; они не только не умели читать, но не могли и считать. Доктор выставлял пальцы в соответствии с играющей картой – три пальца для тройки червей, – когда Мартин Миллс вернулся из мужской комнаты, все еще отмеченный листиком мяты между передними зубами.

Не убоюсь зла

Самолет на Раджкот взлетел в семнадцать часов десять минут, почти на восемь часов позднее запланированного времени. Это был видавший виды «Боинг-737». Поблекшую надпись на фюзеляже еще можно было прочесть – СОРОК ЛЕТ СВОБОДЫ.

Доктор Дарувалла быстро подсчитал, что самолет впервые был введен в эксплуатацию в Индии в 1987 году; где он летал до этого, можно было только догадываться.

Их вылет еще подзадержался из-за того, что мелким чиновникам понадобилось конфисковать швейцарский армейский нож Мартина Миллса как оружие потенциального террориста. Пилот самолета положил это «оружие» в свой карман, чтобы вернуть его Мартину по прилете в Раджкот.

– Ну, я-то полагаю, что больше никогда нож не увижу, – сказал миссионер. Он произнес эти слова не как стоик, а скорее как мученик.

Фаррух, не теряя времени, стал поддразнивать его.

– Зачем он вам? – сказал доктор. – Вы ведь приняли обет бедности, не так ли?

– Я знаю, что́ вы думаете о моих обетах, – ответил Мартин. – Вы думаете, что, раз я принял обет бедности, у меня не должно быть привязанности к материальным вещам. К этой рубашке, например, или к моему ножу, к