Так или иначе, доктор Дарувалла знал, что история не будет «маленькой». Миссионер не был минималистом; он предпочитал подробное изложение. Действительно, Мартин не упустил ни одной детали; он рассказал Фарруху абсолютно все, что мог вспомнить. Об удивительном цвете лица Арифа Комы, о различных запахах мастурбации – не только Арифа, но и о тех, что оставались на пальцах няни – студентки Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

Так они мчались по затемненной сельской местности и тускло освещенным городам, обдаваемые запахами кухонь и выгребных ям, заодно с драчливым квохтаньем цыплят, собачьим лаем и проклятиями едва не задавленных пешеходов. Раму извинился за то, что со стороны водителя нет стекла на окне. В машину стремительно врывался не только ночной похолодевший воздух, но и летающие насекомые, атакующие пассажиров на заднем сиденье. Что-то размером с колибри впилилось в лоб Мартина – должно быть, ужалило его, а потом минут пять жужжало и трещало под ногами, пока не умерло – так и не опознанное. Но миссионер продолжал свой рассказ; ничто не могло удержать его.

Ему потребовался весь путь до Джунагадха, чтобы закончить. Когда они въехали в ярко освещенный город, улицы бурлили; две толпы текли друг другу навстречу. Из громкоговорителя на припаркованном грузовике раздавалась цирковая музыка. Одна толпа выходила после первого вечернего представления, другая спешила на второе, которое должно было начаться позже.

Я должен все рассказать этому бедному выродку, подумал доктор Дарувалла. Что у него есть близнец, что его мать всегда была шлюхой, что Невилл Иден, вероятно, его настоящий отец. Дэнни был слишком глуп, чтобы быть отцом; Джон и Мартин Миллс были умны. Невилл, хотя Фаррух никогда не любил его, был умен. Но рассказ Мартина погрузил Фарруха в безмолвие. Более того, доктор подумал, пусть Джон Д. сам решает, раскрывать все это или нет. И хотя доктор Дарувалла готов был наказать Веру почти любым возможным для него способом, его обрекли на молчание слова Мартина, сказанные о Дэнни: «Я люблю своего отца. Чего бы мне не хотелось, так это испытывать жалость к нему».

Остальная часть рассказа Мартина была о Вере – о Дэнни больше не прозвучало ни слова. Доктор решил, что иезуиту было бы неприятно услышать, что его вероятный отец был двуличным бисексуальным дерьмом по имени Невилл Иден. После такой новости Мартин не станет меньше жалеть Дэнни.

Кроме того, они были почти у цирка. Колченогий мальчик был крайне возбужден – он стоял на коленях на переднем сиденье и махал в окно толпе. Цирковая музыка, которая обрушивалась на них из громкоговорителя, разбудила Мадху.

– Вот твоя новая жизнь, – сказал доктор Дарувалла девочке-проститутке. – Просыпайся и смотри.

Шимпанзе-расист

Хотя Раму все время жал на гудок, «лендровер» едва полз сквозь толпу. Несколько мелких мальчишек цеплялись за дверные ручки и задний бампер и волоклись по дороге. Все пялились на заднее сиденье. Мадху напрасно беспокоилась – толпа смотрела не на нее. Внимание всех привлек Мартин Миллс – местные не привыкли к белым людям. Джунагадх не был туристическим городом. В свете от уличных фонарей кожа миссионера была бледной, как тесто. Поскольку машина была вынуждена двигаться медленно, в ней стало жарко, но, когда Мартин опустил заднее стекло, люди стали совать внутрь руки, чтобы коснуться его.

Далеко впереди карлик-клоун на ходулях возглавлял толпу. Перед цирком было столпотворение, поскольку было еще слишком рано пускать зрителей; «лендровер» должен был пробираться в хорошо охраняемые ворота. Оказавшись внутри циркового комплекса, доктор Дарувалла испытал знакомое ощущение: цирк был монастырем, защищенным местом; это была такая же свободная от суматохи Джунагадха территория, как миссия Святого Игнатия, своего рода форт в хаосе Бомбея. Дети здесь будут в безопасности, если попробуют остаться – если цирк примет их.

Но первые знаки не были многообещающими – Дипа не встретила их. Жена и сын карлика были больны и лежали в своей палатке. И почти сразу доктор Дарувалла почувствовал, насколько «Большой Голубой Нил» проигрывает в сравнении с «Большим Королевским цирком». Тут не было такого хозяина, как полный очарования и достоинства Пратап Валавалкар, – владелец «Большого Голубого Нила» вообще был в отъезде. Их не ждал ужин в палатке хозяина, да и такой палатки они не увидели. Инспектор манежа был бенгальцем по имени Дас. Еды не было и в палатке мистера Даса, а койки были расставлены в ряд, как в бараках спартанцев. На стенах – минимум украшений. Грязный пол полностью застелен коврами. Куски ярко окрашенных тканей для костюмов висели, чтобы никому не мешать, под самым центром купола палатки, а рядом с телевизором и видеомагнитофоном виднелись какие-то храмовые атрибуты.

Койку, предназначенную для Мадху, мистер Дас поставил между койками двух девочек постарше, которые, как он сказал, будут присматривать за ней. Миссис Дас, заверил их инспектор манежа, тоже «позаботится» о Мадху. Что касается миссис Дас, она не встала с койки, чтобы поздороваться с ними. Она сидела, нашивая блестки на костюм, и только когда они выходили из палатки, обратилась к Мадху.

– Завтра увидимся, – сказала она девочке.

– В котором часу нам приходить утром? – спросил доктор Дарувалла, но миссис Дас, приняв суровый вид брошенной мужем тетеньки, не ответила ему. Ее голова осталась опущенной, она смотрела на свое шитье.

– Слишком рано приходить не надо – мы будем смотреть телевизор, – сказал мистер Дас доктору.

Ну, это само собой, подумал доктор Дарувалла.

Койку Ганеша можно было поставить в палатке повара – их проводил туда мистер Дас, где и оставил. Он сказал, что должен подготовиться к шоу в девять тридцать вечера. Повар, чье имя было Чандра, предположил, что Ганеш прислан ему в помощь; Чандра начал знакомить калеку со своей утварью – тот безразлично слушал его. Доктор Дарувалла знал, что мальчик хочет увидеть львов.

Кадхай – котелок с выпуклым днищем. Джхара – ложка с прорезями. Кисни – терка для кокосов. За палаткой повара в темноте слышалось регулярное порыкивание львов. Толпу все еще не пускали к главному шатру, но она ощущалась в темноте неким шумовым фоном, подобно львам.

Доктор Дарувалла не заметил москитов, пока не начал есть. Доктор и его спутники ели стоя, держа перед собой тарелки из нержавеющей стали, – карри с картофелем и баклажанами со слишком большим количеством тмина. Затем им предложили тарелку сырых овощей – морковь и редис, лук и помидоры, которые они запивали теплым апельсиновым напитком. Добрым старым «Голд Спотом». В Гуджарате был сухой закон, потому что там родился Ганди – занудный трезвенник.