Дождь прошел, и целый день мы потратили на погрузку. Сначала солдаты батальона грузили все, что не сожгли из станционного имущества. Это заняло много времени. Потом очередь дошла до нас. Мы грузили телеги и экипажи на платформы, рабочих лошадей и жеребцов загнали в вагоны, там же разместилась прислуга и работники с котомками, коробками и корзинами. К сожалению, взять с собой в поезд животных, стадо коров и лошадей оказалось невозможно. Но провидению было угодно, что в Фариново прибыл унтер-офицер и выручил нас из столь затруднительного положения. Он шел из самих Свенцян с огромным стадом, которое пригнал с другого берега Двины на реквизицию в Полоцк. С ним шли многочисленные погонщики лошадей и крестьяне, которым принадлежала скотина. Было решено доверить им наш скот для сопровождения до парома на Двине. А мы бы ждали их на другом берегу в Полоцке. К вечеру состав был загружен и готов к отправке из Фариново, опустевшего, как и многие поселения на юге Двины, взятых немцами. Нас переправили через реку по железнодорожному мосту.

Мы с мужем остались в своей повозке, погруженной на платформу, и сидели там, прижавшись друг к другу. Какая же бурная и мрачная река несла под мостом свои воды к Балтике, какое темное и глубокое звездное небо было у нас над головой, и какой грустью наполнялось сердце при мысли о сгоревшем и разоренном Глубоком. Быть может, мы никогда туда не вернемся, как и аисты, лишившиеся своего гнезда.

Путь из Фариново в Полоцк через Двину занял не меньше часа. Уже стемнело, когда мы добрались до места, но начальник города (или вокзала) заявляет нам, что не следует сходить с поезда и останавливаться в Полоцке. Враг надвигается, и по приказу о немедленной эвакуации города мы двигаемся дальше. В этом небольшом городке была такая сумятица, что не стоило даже и соваться.

– Вас куда толкнуть? – спросил начальник Виктора.

– В сторону Петербурга, – ответил муж.

И наш поезд отправили в направлении Бологое – Петербург. Только наши агрономы остались в Полоцке дожидаться скотину, подлежащую реквизиции, в том числе и коров породы Фьюме, так как было невозможно получить вагоны для животных и трудно было найти корм для скотины. Если бы мы прибыли всего на день раньше, мы сошли бы с поезда и продолжили свой исход и остались бы, как праотцы в древности с прислугой и скотиной практически только под навесом, защищающим от непогоды, но судьбе было угодно оставить в поезде полковника Забаровского. Поезд потихоньку тронулся в направлении Петербурга. Прошло шесть дней, а мы так и не добрались до места. Мы ехали по узкоколейной дороге и иногда подолгу стояли в пути, чтобы пропустить встречный поезд.

Было холодно, часто шел дождь, и товарные вагоны, хотя и неудобные, были для нас с мужем и всех тех, кто ехал с нами из Глубокого, убежищем. Мы все еще были в повозке. Мне в ней было очень хорошо, а вот муж едва мог вытянуть ноги.

Часто во время долгих остановок, если погода позволяла, мы ходили прогуляться. Леса и озера у истоков Волги были чудесны. На большом подносе нам приносили ужин и чай, как в обычном вагоне. Я представляла, какой странный спектакль являлся курьерскому или почтовому поезду, проходившему мимо. Ужин для беженцев вокруг костра, и еще ко всему прочему туалет, который я совершала стоя, рядом с повозкой на платформе, а трое горничных держали мне тазик, мыло и полотенце. Мы добрались наконец до Бологова, находившегося на магистральной линии Москва-Петербург. Муж отправил вперед почтовым поездом секретаря и служащих, чтобы подготовили все, что необходимо для выгрузки всего нашего состава в Петербурге, а мы даже не стали сходить с поезда, так как высока была вероятность либо остаться на дороге, либо отъехать в Рыбинск. Понадобились вся энергия и авторитет Виктора, чтобы добраться до конечной точки нашего путешествия.

На станции Торбино мы провели несколько часов, выгружая людей и лошадей Веревкиной в имение ее невестки С. Эллис. Они ничего не знали о семье Веревкиных. Вильна была уже оккупирована, и Веревкин с женой оставался там до последней минуты. Было ли у них время убежать? Где они сейчас?

Уже за двенадцать километров до столицы наш состав отогнали на запасной путь и отцепили паровоз. Муж пешком дошел до ближайшей станции и заставил вернуть паровоз и отправить наш поезд по назначению, иначе о нем просто забудут, и он простоит в полях до второго пришествия. В итоге к девяти часам вечера мы добрались до северного вокзала в Петербурге после восьми дней странствий.

Глава 53. Беженцы

В ответ на прошение моего мужа, как члена Татьянинского комитета, которое он отправил с секретарем из Бологова в Петербург, комитет с готовностью пришел нам на помощь. К нашей радости поезд прибыл на северный вокзал, куда комитет предполагал прибыть за нашей прислугой и беженцами с семьями. Машины ждали уже на перроне. Их отвезли на временные квартиры, накормили и приютили на семь дней, по завершении которых они нашли бы постоянное жилье, а также работу или какое-то занятие. Некоторые, получив бесплатный билет, уехали в Сибирь к семье, другие, как, например, наш любимый работник с винокурни Юрка с матерью и невестой, предпочли уехать работать в шахты на юг. Третьи остались в Петербурге и стали дворниками, сторожами, санитарами, посыльными и т. д. Комитет обеспечил их всех теплой одеждой и деньгами.

Наша личная прислуга поступила на службу к нашим друзьям. В итоге весь обоз был расформирован. С нами остались только Макар и Антося, наши самые важные люди, с которыми мы никак не могли расстаться, хотя у самих не было крыши над головой. Но Антося просила отпустить ее на некоторое время в Борисов под Минск, откуда, как подсказывало ей сердце, ее замужняя дочь вот-вот должна была уехать, поскольку враг надвигался, а Борисов находился на Наполеоновской дороге. Макар же, напротив, со всей своей семьей, старшим сыном Колей, шурином и одним из сторожей остались при четырех лошадях, жеребце из Варшавы и трех породистых кобылицах, которых мы решили сохранить любой ценой.

Нам дали два вагона, и Макар со всей семьей уехал в Саратов в имение моего брата, приютившего их на всю зиму. Мы тоже поселились у брата в его квартире в Академии Наук.

Но что такое привычка? Мне было трудно покинуть повозку, которая была для нас убежищем и домом в течение всего путешествия. Наши лошади