Едва Ростов успел передать письмо и рассказатьвсё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал,отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницыи пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвеллошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчасузнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькимилюбопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал теже обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединениевеличия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силоювоскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах ивысоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legiond`honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой инадевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своимвзглядом. Кое-кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшегоначальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.

Вся свита отступила, и Ростов видел, какгенерал этот что-то довольно долго говорил государю.

Государь сказал ему несколько слов и сделалшаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой былРостов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою заседло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно сжеланием, чтобы все слышали его.

— Не могу, генерал, и потому не могу, чтозакон сильнее меня, — сказал государь и занес ногу в стремя. Генералпочтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, непомня себя от восторга, с толпою побежал за ним.

На площади куда поехал государь, стояли лицомк лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии вмедвежьих шапках.

В то время как государь подъезжал к одномуфлангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакиваладругая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог бытьникто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой черезплечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновеннопородистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке.Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийскийглаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел налошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l`Empereur! [Да здравствует Император!]Наполеон что-то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли другдруга за руки. На лице Наполеона была неприятно-притворная улыбка. Александр сласковым выражением что-то говорил ему.

Ростов не спуская глаз, несмотря на топтаниелошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движениемимператора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, чтоАлександр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенносвободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, какравный, обращался с русским царем.

Александр и Наполеон с длинным хвостом свитыподошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, котораястояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову,стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.

— Sire, je vous demande la permission dedonner la legion d`honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу увас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат, ] —сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малыйростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательнослушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.

— A celui qui s`est le plus vaillament conduitdans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во времявойны, ] — прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным дляРостова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся передним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своегоимператора.

— Votre majeste me permettra-t-elle dedemander l`avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнениеполковника?] — сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князюКозловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку сбелой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливобросившись вперед, поднял ее.

— Кому дать? — не громко, по-русски спросилимператор Александр у Козловского.

— Кому прикажете, ваше величество? — Государьнедовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:

— Да ведь надобно же отвечать ему.

Козловский с решительным видом оглянулся наряды и в этом взгляде захватил и Ростова.

«Уж не меня ли?» подумал Ростов.

— Лазарев! — нахмурившись прокомандовалполковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.

— Куда же ты? Тут стой! — зашептали голоса наЛазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившисьна полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемымиперед фронт.

Наполеон чуть поворотил голову назад и отвелназад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что-то. Лица егосвиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались,передавая что-то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов уБориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и незаставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте.Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеонподошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть толькона своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, чтото, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука сорденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, чтодля того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всехв мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронутьсядо груди солдата. Наполеон только приложил крест к груди Лазарева и, пустивруку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть кгруди Лазарева. Крест действительно прилип.