Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесьлежащего гусарского майора Денисова.

— Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь выподумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусскиедамы-благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то быпропали. — Он засмеялся. — 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь400 есть? А? — обратился он к фельдшеру.

Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, сдосадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.

— Майор Денисов, — повторил Ростов; — он подМолитеном ранен был.

— Кажется, умер. А, Макеев? — равнодушноспросил доктор у фельдшера.

Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.

— Что он такой длинный, рыжеватый? — спросилдоктор.

Ростов описал наружность Денисова.

— Был, был такой, — как бы радостно проговорилдоктор, — этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были.Есть у тебя, Макеев?

— Списки у Макара Алексеича, — сказалфельдшер. — А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, — прибавил он,обращаясь к Ростову.

— Эх, лучше не ходить, батюшка, — сказалдоктор: — а то как бы сами тут не остались. — Но Ростов откланялся доктору ипопросил фельдшера проводить его.

— Не пенять же чур на меня, — прокричал докториз-под лестницы.

Ростов с фельдшером вошли в коридор.Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зaнос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направоотворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой ив одном белье.

Он, опершись о притолку, блестящими,завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал,что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.

— А можно войти посмотреть? — спросил Ростов.

— Что же смотреть? — сказал фельдшер. Ноименно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел всолдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесьбыл еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, ичувствительно было, что отсюда-то именно он и происходил.

В длинной комнате, ярко освещенной солнцем вбольшие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине,лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратиливниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или поднялисвои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь,упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова.Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат срастворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился,молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым имлежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак,потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь,раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово-красно, глаза совершеннозакачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, ещекрасных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что-тохрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что онговорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить — пить —испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этогобольного и дать ему воды.

— Кто тут ходит за больными? — спросил онфельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничныйслужитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! —прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его забольничное начальство.

— Убери же его, дай ему воды, — сказал Ростов,указывая на казака.

— Слушаю, ваше высокоблагородие, — судовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза ивытягиваясь, но не трогаясь с места.

— Нет, тут ничего не сделаешь, — подумалРостов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовалустремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самомуглу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритойседой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны,сосед старого солдата что-то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, чтостарик намерен о чем-то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старикабыла согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другойсосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко отнего, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом ещевеснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносогосолдата, и мороз пробежал по его спине.

— Да ведь этот, кажется… — обратился он кфельдшеру.

— Уж как просили, ваше благородие, — сказалстарый солдат с дрожанием нижней челюсти. — Еще утром кончился. Ведь тоже люди,а не собаки…

— Сейчас пришлю, уберут, уберут, — поспешносказал фельдшер. — Пожалуйте, ваше благородие.

— Пойдем, пойдем, — поспешно сказал Ростов, иопустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненныхи завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.

Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова вофицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. Вкомнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них.Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившеесяРостову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, вколпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате.Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.

— Вот где Бог привел свидеться, — сказалмаленький человек. — Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мнекусочек отрезали, вот… — сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата.— Василья Дмитриевича Денисова ищете? — сожитель! — сказал он, узнав, кого нужнобыло Ростову. — Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которойслышался хохот нескольких голосов.