Возвратившись из своей поездки, князь Андрейрешился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целыйряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург идаже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал,как мог он когда-нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участиев жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы емупритти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизнидолжны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их кделу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того,как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что онбы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил ввозможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разумподсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать вдеревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своемкабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом онотворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a lagrecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки.Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело слюбопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходилпо комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимыесловом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкойна окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь.И в эти-то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух,строго-решителен и в особенности неприятно-логичен.

— Mon cher, [Дорогой мой, ] — бывало скажетвходя в такую минуту княжна Марья, — Николушке нельзя нынче гулять: оченьхолодно.

— Ежели бы было тепло, — в такие минутыособенно-сухо отвечал князь Андрей своей сестре, — то он бы пошел в однойрубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая дляэтого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобыоставаться дома, когда ребенку нужен воздух, — говорил он с особеннойлогичностью, как бы наказывая кого-то за всю эту тайную, нелогичную,происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях отом, как сушит мужчин эта умственная работа.

Князь Андрей приехал в Петербург в августе1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергиисовершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, былвывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясьежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только двастоль знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинови об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целаягосударственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный,административный и финансовый порядок управления России от государственногосовета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные,либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, икоторые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского,Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salutpublique. [комитет общественного спасения. ]

Теперь всех вместе заменил Сперанский погражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приездасвоего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретивего, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось,что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существоего. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князьАндрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворныеобъяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество былнедоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.

«Я сам знаю, как мы не властны в своихсимпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобыпредставить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говоритьсамо за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца.Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю.Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться квоенному министру, графу Аракчееву.

В девять часов утра, в назначенный день, князьАндрей явился в приемную к графу Аракчееву.

Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогдане видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этомучеловеку.

«Он — военный министр, доверенное лицогосударя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; емупоручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей»,думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемнойграфа Аракчеева.

Князь Андрей во время своей, большей частьюадъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этихприемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенныйхарактер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемнойграфа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на болеечиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личинойразвязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом.Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрейслышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст»,относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленныйтем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно самс собой улыбаясь.

Но как только растворялась дверь, на всехлицах выражалось мгновенно только одно — страх. Князь Андрей попросил дежурногодругой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, чтоего черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенныхадъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразившийкнязя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжаласьдолго. Вдруг послышались из-за двери раскаты неприятного голоса, и бледныйофицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошелчерез приемную.

Вслед за тем князь Андрей был подведен кдвери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».