Князь Андрей вошел в небогатый опрятныйкабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной,коротко-обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями надкаре-зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к немуголову, не глядя на него.

— Вы чего просите? — спросил Аракчеев.

— Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, — тихопроговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.

— Садитесь, — сказал Аракчеев, — князьБолконский?

— Я ничего не прошу, а государь императоризволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…

— Изволите видеть, мой любезнейший, записку явашу читал, — перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять неглядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо-презрительный тон. —Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынчевсе законы пишут, писать легче, чем делать.

— Я приехал по воле государя императора узнатьу вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? — сказалучтиво князь Андрей.

— На записку вашу мной положена резолюция ипереслана в комитет. Я не одобряю, — сказал Аракчеев, вставая и доставая списьменного стола бумагу. — Вот! — он подал князю Андрею.

На бумаге поперек ее, карандашом, беззаглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано:«неосновательно составлено понеже как подражание списано с французскоговоенного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».

— В какой же комитет передана записка? —спросил князь Андрей.

— В комитет о воинском уставе, и мноюпредставлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.

Князь Андрей улыбнулся.

— Я и не желаю.

— Без жалованья членом, — повторил Аракчеев. —Имею честь. Эй, зови! Кто еще? — крикнул он, кланяясь князю Андрею.

Ожидая уведомления о зачислении его в членыкомитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами,которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь вПетербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когдаего томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда,где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал поозлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных,по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов,комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в1809-м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое-то огромное гражданскоесражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное ипредставлявшееся ему гениальным, лицо — Сперанский. И самое ему смутноизвестное дело преобразования, и Сперанский — главный деятель, начинали такстрастно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро сталопереходить в сознании его на второстепенное место.

Князь Андрей находился в одном из самыхвыгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самыеразнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партияпреобразователей радушно принимала и заманивала его, во-первых потому, что онимел репутацию ума и большой начитанности, во-вторых потому, что он своимотпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариковнедовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием,осуждая преобразования. Женское общество, свет, радушно принимали его, потомучто он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романическойистории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голосо нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился клучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнегопритворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, котороеприобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали еговидеть.

На другой день после посещения графа Аракчеевакнязь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание сСилой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной надчем-то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).

— Mon cher, [Дорогой мой, ] даже в этом делевы не минуете Михаил Михайловича. C`est le grand faiseur. [Всё делается им. ] Яскажу ему. Он обещался приехать вечером…

— Какое же дело Сперанскому до военныхуставов? — спросил князь Андрей.

Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как быудивляясь наивности Болконского.

— Мы с ним говорили про вас на днях, —продолжал Кочубей, — о ваших вольных хлебопашцах…

— Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков?— сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.

— Маленькое именье ничего не приносило дохода,— отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчитьперед ним свой поступок.

— Vous craignez d`etre en retard, [Боитесьопоздать, ] — сказал старик, глядя на Кочубея.

— Я одного не понимаю, — продолжал старик —кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлятьтрудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальникомпалат, когда всем экзамены держать?

— Те, кто выдержат экзамены, я думаю, —отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.

— Вот у меня служит Пряничников, славныйчеловек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…