В учебниках это мягко и тактично описывается как период реабилитации. Элан усмехнулся. В этой паре слов нет и тени душевных страдании, через которые приходится пройти, чтобы однажды замириться с самим собой, сказать себе: всё хорошо, тебе есть ради чего жить дальше, и может, в следующей жизни, Небеса сжалятся и подарят тебе новые крылья, взамен тех, что ты оставил в Великой Реке…

Элан и Ханнеле рыдали друг у друга на плечах, а родня успокаивала, как могла, убитых горем детей…

* * *

Пациенты усиленно притворялись спящими. Дыхание ровное, мышцы расслаблены. Они уже почти не болят, да и кости не ломит как прежде — время медленно, но залечивает раны, да и врачи не дремлют. Они специально отказываются принимать обезболивающие препараты днём, ведь нельзя колоть всё время, зато ночью наступает сладостная минута, когда боль отступает, и уставший от дневных мук разум стремительно проваливается в сон.

Как хочется спать! Сквозь одолевающую дрёму, как сквозь вуаль, видишь медиков, что-то записывающих в толстые тома историй болезни двух человек, а потом почти неслышно удаляющихся из палаты, потушив свет. Предательская тишина и тьма, нарушаемые только шёпотом кондиционированного воздуха да неяркими точками лампочек аппаратуры, как змий-искуситель нашёптывают на ухо колыбельную. Сознание каждую секунду уплывает, не желая бороться ни за что на свете, требуя покоя.

Главное не отключаться, только бы не поддаться убаюкивающему спокойствию опустевшей палаты! Ну почему никого нет?! Где все старосты, весь день заходящие в гости, а сейчас запропастившиеся невесть куда? Почему молчит телефон, ещё несколько часов назад непрерывно требовавший внимания от хозяина? Где персонал, своим мельканием перед глазами доводящий до плохо скрываемого раздражения? Молчит даже телевизор, не рассказывая об очередных достижениях тружеников. Увидеть бы сейчас репортаж со сталелитейного завода, где огромным коллективом чествуют уходящего на заслуженную пенсию ветерана, или суровое лицо капитана, уверенно ведущего гружёное судно через коварные проливы островов Водопьянова, где можно вспороть брюхо о подводные скалы, а через полсотни миль оказаться над бездонной пропастью с глубинами до девяти километров!

Нет, тихо, как в танке после взрыва. Главное не уснуть… хотя бы одному…

Элан дёрнулся в очередной раз. Непроизвольное сокращение мышц ног толчком выбросило его из уже одолевшего было сна. Без полутора часов полночь. Пора.

Он осторожно сел, сердце протестующее забилось, предостерегая от резких движений.

— Ханнеле!

Элан так тихо позвал, что последние звуки почти не были слышны, и вместо имени в комнате прозвучало резкое «ха» с протяжной гласной, будто какой-то астматик сделал последний в своей жизни выдох.

Девушка тут же поднялась, едва разлепив веки. Уснула. Как ни боролись они, как ни было сильно их желание, а удрать из палаты в назначенное время не получалось почти никогда — то один заснёт, то вторую тормошить приходится, а то оба сразу засопят, так что поход откладывается, пока кто-нибудь не проснётся и не разбудит товарища. Дальше начиналось самое интересное…

Оба с кроватей аккуратно сползли на пол, встав на четвереньки, и, мелко семеня конечностями, двинулись к выходу — ходить нормально пока не очень получалось. Из открытой двери в коридор высунулись две взлохмаченные головы, опасливо озираясь, но в поздний час никого и тут не было. Ещё активней работая руками и ногами, эволэки заскользили по полу, но за поворотом резко остановились — то ли идущий, то ли ползущий первым Элан нос к носу столкнулся с Аммой, причём та так же стояла на четвереньках.

— Куда собрались, инвалиды первой группы? — глухо осведомилась она.

Электронная бестия, конечно же, была в курсе их ночных похождений, и оставлять сие безобразие без внимания не могла, но и парочка была не лыком шита.

— Можно подумать, ты не знаешь! — прошипела в полголоса Ханнеле.

— Что, ещё в туалет сама сходить не можешь, а уже зачесалось? — передразнила та в ответ.

— Да, зачесалось! — вступился Элан.

Их взгляды встретились, сверля друг друга, но в следующий миг девочка-призрак сменила гнев на милость, и на её личике появилась хитренькая улыбочка:

— Ладно, только, чур, я присутствую!

— Ну, ладно, — нехотя, но хором, согласились эволэки.

— За мной! — тихо скомандовала Амма.

Теперь уже колонна из трёх «многоножек» продолжила путь. Чудо в розовом устроило настоящую игру в прятки. Коридоры института были не настолько пусты, как хотелось бы, и им приходилось всё время избегать нежелательных встреч, прячась за кадками с декоративными деревьями, ныряя в подсобные помещения, дожидаясь у запертой двери ухода очередного полуночника, бредущего куда-то по неотложным делам, чтобы через минуту стремглав заскользить по полу дальше. Получалось довольно весело — Амма контролировала все перемещения внутри института, и легко прокладывала безопасный маршрут, так что минут через пятнадцать, сбив чуть ли не в кровь колени, эволэки оказались у заветной двери.

— Заскакиваем на три, — прошептала Амма. — Раз, два, три!

Дверь, повинуясь команде, распахнулась на миг, и Элан с Ханнеле броском ринулись вперёд, словно это был не вход в детскую, а амбразура ДОТа, поливающая свинцовым дождём залёгших бойцов. Но они не были героями, идущими на жертвенный подвиг, а навстречу им метнулись не пули, а пара крылатых созданий. Они ждали. Более того, они точно знали момент, когда их родители после трудного пути оказались под дверью, хотя плотная изоляция не пропускала ни звуки, ни запахи.

Ханнеле на лету выхватила из воздуха своё чадо, закружившись на месте, а Элан опрокинулся на спину — Лесавесима вцепилась ему в грудь, уткнувшись мордочкой в шею, а он тискал её в объятиях. Дети были в восторге, радостно пища, а девушка и парень так же не скрывали чувств от долгожданной встречи, хотя прошлая была меньше десяти часов назад.

Амма закрыла дверь в тот же миг, когда эволэки покинули коридор, и короткая вспышка света, ударившая из комнаты, не встревожила дежурного врача — тот попросту её не заметил, и теперь ненавязчиво наблюдала за происходящим.

Детям, естественно, тут же достались гостинцы, и Хилья с Лесавесимой, устроившись на коленях эволэков, сосредоточенно уплетали апельсины. Родители едва успевали очищать дольки от кожуры, не обращая внимания на сок, стекающий с лапок и мордашек удивительных крылатых созданий, пачкающий белоснежные больничные одежды.

Именно родители. Без кавычек. Элан с Ханнеле не только поделились с сёстрами-двойняшками своими душами, что, конечно, самое важное, но их связывало ещё и прямое кровное родство. Тоже, надо честно признаться, поступок довольно спорный с точки зрения морали (не людей ведь создавали!), но эволэки в большинстве своём не склонны были задумываться над такими «мелочами». Их кипучая энергия и целеустремлённость часто не оставляли времени на философские размышления по поводу извечной темы: «Что такое «хорошо», и что такое «плохо»?». Кто был там, кто познал жажду созидания, кто вдохнул жизнь в другое существо, тот поймёт и простит, а кто не был, тот им не судья…