Как только сон крепко сковал их разумы, киборг быстро уложила детей в люльки, естественно не имеющие ничего общего с тем, что обычно вкладывается в это понятие: нашпигованные сложным диагностическим оборудованием, они в режиме реального времени давали массу информации о состоянии живого существа, и снова ушла к эволэкам.

Те на пару активно шевелились, пытаясь освободиться от пут — дети уже не давили на их сознания, и парень с девушкой выглядели получше, в глазах не было мутной отрешённости от мира. Оба эволэка заулыбались, узнав посетителя.

— Как они? — Элан говорил едва слышно, постоянно сглатывая, ощущение было такое, будто в горло песка насыпали, но говорил.

— Всё хорошо, я их только что убаюкала, — ответила Ольга, расстегивая замки.

Ханнеле первой получила свободу, но попытка сесть закончилась таким головокружением и тошнотой, что пришлось снова лечь. Её лицо было белым, как простыня, желудок беспрерывно бунтовал, благо был пуст.

Элан чувствовал себя не намного лучше, но принять вертикальное положение сумел, и активно дышал, пока комната перед глазами не перестала напоминать каюту океанского лайнера, попавшего в жесточайший шторм.

Куратор наблюдала, не вмешиваясь. От глупости, то есть от попытки встать, её подопечный отказался, опытный уже, удовлетворившись тем, что босые ноги коснулись пола.

— Чувствуешь холод кафеля? — Ольга подошла ближе, считывая моторику сердца, следя за зрачками, кровяным давлением и прочим.

— Да, пол жутко холодный. — Эволэк поджал пальцы, снова распрямил, немного пошевелил ступнями.

Начинали всегда с малого. Всё-таки у дочерей строение скелета, а, соответственно, и работа мышц, иные, и молодым родителям ещё предстояло вспомнить, что такое человеческие движения.

Тут прорезался голос у Ханнеле:

— Мышцы болят, не могу…

Элан чуть заметно кивнул головой, скорее даже одними глазами попросил супругу хоть чем-то помочь девушке, прекрасно понимая её жалобу. У самого ощущение было такое, будто через каждую мало-мальски значимую мышцу, отвечающую за движение, протянули раскалённый прут.

— Это подарок оттуда, — прокомментировала Ольга, вкалывая обезболивающее. — Раньше эволэк сильно реагировал телом на происходящее в Океанесе только при пробоях, а теперь всё иначе.

Она внимательно оглядела обоих слушателей, но те были сосредоточены, рассеянности и в помине не было, и продолжила:

— Получен очень чистый канал связи, настолько чистый, что все движения Хильи и Лесавесимы передавались сюда, в наш мир, на протяжении всех ста семидесяти семи дней. Это хорошо, что физической подготовке эволэков уделяется серьёзное внимание, иначе вы бы просто не выдержали, но теперь придётся уделять ей ещё больше времени и сил.

До измученных сознаний мог не дойти смысл слов, но Якорь уже сказал своё веское слово, так что оба контактёра в один голос удивлённо переспросили:

— Сто семьдесят семь?!!

Ольга чуть склонила голову, с интересом наблюдая за ними. Ханнеле тут же села, забыв про недуг, таращась во все глаза на неё, а Элан вообще умудрился повернуться всем корпусом. Браво!

— Да, вы не ослышались. У Афалии по земному времени пять с половиной месяцев, примерно. Она вернулась первой почти три недели назад, потом Линара, восемь дней уже прошло. Она в соседней палате, если вдруг интересно. А теперь и ваш черёд.

Куратор глубокомысленно посмотрела на ручные часы.

— Вы всплыли почти двое суток назад, и всё это время были без сознания… в некотором смысле…

— А Надя? — с тревогой спросила Ханнеле. — Она там ещё?

Девушка-киборг утвердительно кивнула.

— Попытаемся вытащить её сегодня, уже назрело, — и, помолчав, добавила, — Это рекордная продолжительность погружения, даже Афалия перекрыла все доселе известные сроки.

Элан ещё не до конца верил в услышанное. Выдавать нужду за доблесть — дело не из благих. Ведь столь серьёзное продление контакта — шаг абсолютно вынужденный, но рекорд оставался рекордом, особенно учитывая их вполне сносное состояние. Якорь сильно замедлил выход из Реки, но сделал его менее травматичным для психики — это уже факт, и факт, имеющий решающее значение!

Парень вздрогнул, поняв и ещё кое-что важное: родители уже должны вернуться из испытательного полёта! А ведь дал слово позвонить, как только сможет! Он принялся судорожно шарить по тумбочке, стоящей у кровати, не находя в ящиках того, что искал. Ольга, поняв его намерение, тут же подошла и, прервав безуспешные поиски, подала телефон.

Элан трясущимися пальцами набрал абонента, секунду поразмыслив, кому позвонить первому, решил — отцу, он крепкий малый. Несмотря на поздний час, была практически середина ночи, вызов приняли тут же.

— Здравствуй, батя, — голос предательски дрожал.

— С возвращением, сынок.

С головой всё же происходили странные вещи. Вроде говоришь в трубку, а ответ слышится не только из неё. Парень помотал головой, но в следующий миг резко повернулся, выронив телефон от неожиданности — все трое, отец, мать и дед, стояли в дверях. На лицах улыбки, в глазах слёзы радости.

После секундного замешательства эволэк сделал попытку встать, это даже почти получилось — его подхватили сильные мужские руки, не дав упасть, и следующие минуты не удержались в памяти… Его жали в объятиях, что-то беспрестанно говорили, а он только мычал как бычок, от нахлынувших чувств заплетался язык. Плакали, не стесняясь, все. Ханнеле тоже попала в оборот, будто была родной дочерью, и Екатерина Вячеславовна ей материнского тепла подарила не меньше, чем собственному сыну (Элан и не заметил, как их усадили на одну кровать).

Постепенно разум стал вырывать из сумятицы отдельные фразы.

— Ну, внучата, — и дед говорил обо всех, также не деля детей на своих и чужих, — вы и перепугали нас, стариков! Уже было подумали, что и не вернётесь вовсе.

Девушка ответила честно:

— Там очень хорошо, — она говорила сквозь слёзы, — ветер, крылья за спиной… А тут?..

Это безумно тяжело — помнить сразу несколько жизней, ярких, незабываемых, ни один эволэк и злейшему врагу не пожелает такой муки. Помнить всё. Просыпаться каждое утро в сладостном ожидании нового полёта, чувствовать, как расправляются огромные сильные крылья, ловя потоки свежего утреннего ветра. По одному только запаху знать, откуда пришли облака: с Севера или Юга, с моря, или они уже проделали долгий путь над сушей, коснулись ли невесомые громады на своём пути гор, впитав запахи лесов, альпийский лугов, холод льда, что сковал вершины, или скользили над полями, принеся с собой дух некошеных хлебов. Тебя переполняет радость — наступил новый день, и ты готов отправиться хоть за тридевять земель, и везде тебя ждут необъятные просторы, невероятная, пьянящая свобода…

А в следующую секунду твои мышцы сводит судорога, и ты обнаруживаешь под собой вместо ставшей привычной скалы, давшей ночлег и опору, пропитавшуюся за ночь собственной вонью смятую постель. В мозг будто какой-то садист вколачивает один гвоздь за другим, тебя тошнит, от подушки пахнет желчью так, что выворачивает наизнанку снова и снова, хотя уже просто нечем рвать. Тебя трясёт, как в лихорадке, да тебя и так лихорадит! Каждое движение — адская боль, не дающая забыть, как ты жалок и беспомощен в реальности…