И только благодаря друг другу мы так круто прошли этот длинный этап. Я тоже широко улыбаюсь, хлопаю его по плечу:

– Хочу, чтобы сегодня мы были только вдвоём.

Антон одобрительно кивнул. Кажется, он это и хотел предложить.

– Вдвоём с пустыней, – закончил я мысль. Улыбка медленно сползает с его лица.

– Почему врозь? Мы ж, это, так круто вместе бежим.

– Да, дорогой, и впрямь круто, спасибо тебе большое, но… понимаешь, сегодня, в последний день, я хочу побыть наедине с пустыней, не хочу внешней мотивации, не хочу рассчитывать на чью-то воду, делить ошибки пополам, зависеть и подстраиваться, уговаривать напарника бежать, не хочу мешать и не хочу, чтобы мне мешали. В конце концов, не хочу финишировать, держась за руки.

Антон понимающе кивает.

– Мне нужно поговорить с пустыней, я хочу внимательно рассмотреть её, ещё раз почувствовать её дыхание. Хочу побороться с ней – и, конечно же, проиграть. Хочу сохранить послевкусие этой гонки. Не разговоры о гелях и километрах, не контроль темпа, а скрип песка на зубах, палящее солнце и выпрыгивающее из груди сердце. Безумную жажду и глоток воды в пересохшее горло. Чувство одиночества среди сотен бегунов и дюны, простирающиеся до горизонта. Вот это я хочу запомнить.

Ну, на самом деле это я сейчас так красиво написал: было время подумать. А тогда Антону я всё объяснил проще – и, спасибо ему, он меня понял. Понял и простил. Он отличный парень! И я бы с удовольствием пробежал с ним ещё не одну гонку.

Непривычно: на старте нас всего 150 человек, а где-то впереди бегут тысяча, и нам предстоит большинство из них обогнать.

Выстрел! Бежим! Сегодня я бегу быстрее обычного – пульс под 160, дышать тяжело, жарко, но я знал, на что иду.

Первые ходоки появились на седьмом километре – люди неспешно гуляют, общаются, разглядывают пейзажи. Благо, формат гонки позволяет финишировать, даже если ты идёшь со скоростью 3,5 километра в час. А я сейчас бегу 11 в час. И столкновение грозит тяжёлыми травмами.

Пока мы, виляя, как маркитантские лодки, несёмся вперед, я догоняю чувака с укулеле – маленькой гитаркой. Он идёт и играет. Как это круто! Подбегаю к нему, перехожу на шаг. Вижу, он оценил.

– Сыграть? – улыбается мне.

– И спеть! – обнимаю его за плечо.

И вот в пустыне звучит «О шан з’элизе»!

– О солей су ля плюи, а миди у а минюи! Я туску ву вуле. О шан з’элизэ! – подпеваю как могу.

Благодарю дядьку и бегу дальше. О, а кто это впереди такой большой и толстый? Да это бежит корова! Чувак надел костюм парнокопытного и гуляет себе с палочками по пескам Сахары. Красавелла!

Дальше ходоков стало меньше, люди уже бегут. 15-й километр.

Пробегаю километр за пять с половиной минут. Пульс за 160. Пока силы есть и поверхность позволяет – я «топлю». Что это впереди… А, наконец-то смогу рассмотреть этих ребят.

Французская группа спортсменов тащит коляску с ребёнком. Эта команда занимается тем, что привлекает внимание к неизлечимой болезни, которая парализует в детском возрасте, – это атаксия телеангиэктазия, или синдром Луи-Бара. Ребёнка зовут Ромен Чевиллард. Ему всего 11 лет. Но, несмотря на это, Ромен – вице-чемпион мира (во как!) 2016 года по соревнованиям на таких колясках.

Я жму им руки на ходу и одобрительно кричу «ю а зэ бест!». Очень крутые ребята – как они карабкались в горы? Ума не приложу. Мне с ногами, руками и нормальной координацией было непросто, а они с малым и коляской. Позже, пересматривая различные видео, я натыкался на эту группу и видел, что Ромена нет-нет да и брали на руки и несли на спине через валуны и дюны – коляску ведь не везде протащишь.

С ума сойти. Респект, ребята! Ромен, ты герой! Добегаю до второго чек-поинта – 22-й километр. Напиваюсь. Водой. Сегодня Сахара благосклонна: не очень жарко и лёгкий ветерок, нет песка, и бежать относительно легко.

Но после чек-поинта нас запустили в песочницу, и мы, матерясь, поползли по песку. Я хотел скрипа на зубах – и я его получил.

Песка было действительно много. И он был везде, поэтому я шёл пешком. Средний темп упал, меня начали обгонять, я стал психовать и срываться на бег там, где нужно идти. Бег в этой ситуации – как барахтанье в трясине: делает только хуже. И вот я на 28-м километре иду на пульсе 165, ноги забиты, голова кружится, сил нет, и я хочу только одного – упасть и не вставать. Все признаки гипогликемии – недостатка глюкозы в крови. Или, по-простому, сели батарейки. Видимо, не рассчитал я количество гелей…

Остановился, съел внеплановый гель, соляные таблетки и плюхнулся прямо на дюну. Дует лёгкий ветер, песчинки несутся по поверхности. Я, как под гипнозом, смотрю в одну точку на песке. Не знаю, сколько бы я так просидел, если бы не жук.

Он появился неизвестно откуда прямо в фокусе моего бессмысленного взгляда.

Мне показалось, что он смотрит на меня. А потом я услышал:

– И чё сидим?

– Жду, – обалдело отвечаю я.

– Чего ждёшь?

– Жду, пока лучше станет.

– Лучше тебе уже не станет, это муки совести.

– Совесть? При чём тут совесть?

– Ты что, не узнаёшь меня?

– Человек-паук?.. – неуверенно предполагаю я.

– Нет. Неделю назад в Уарзазате ты съел моего деда.

«Чёрт, – думаю я, – угораздило меня того жука схомячить – неудобно вышло, но кто ж знал…»

– Я не хотел…

– Хотел, хотел. Меня послала семья спросить: каково это – жить с ощущением, что ты съел чьего-то деда? Совесть не мучает?

– Уже мучает… – промямлил я.

– Стыдно должно быть разорять семьи. Иди и подумай об этом!

Жук снова опустился на все лапки и пошёл в мою сторону. Я встал на ноги.

– Понял. Ну я тогда пошёл?

– Не пошёл, а побежал! Беги и помни! – жук засеменил на лапках, удаляясь куда-то в сторону горизонта.