берёзовый да дубовый, и потихоньку-полегоньку принялась охаживать-постукивать девушку с головы до пят, что-то приговаривая. Но что – Алёнка уже не слышала. Она как будто уснула. Виделись ей бескрайние луга, по которым шли они с матушкой к лесу, по грибы да ягоды, видела родительский дом, печь, зимний вечер, матушка учит её прясть, вот они вместе ткут половики, вот батюшка приносит ей новый полушалочек, а это Степан, он катает её на спине вместо лошадки, они весело хохочут, а родители, обнявшись, смотрят на них.

– Ну вот, вставай, моя хорошая, – Алёнка как будто очнулась и увидела бабку Котяжиху.

– Ой, а я уснула, кажется!

– Это хорошо, сон все хвори лечит, а теперь давай-ка мыться.

Когда бабка Котяжиха с Алёнкой вышли из бани, на улице было уже совсем темно, в небе висел рожок месяца, звёздочки переливаясь, сияли и глядели на землю, словно подмигивая ей.

– Бабушка, а знаешь, о чём я думала, когда ночами не спала? – с воодушевлением сказала вдруг Алёнка, идя по тропке вслед за бабкой.

– А чего ж это ты ночами не спала? – удивилась Котяжиха.

Алёнка смутилась:

– Ну, когда Степанов сынок плакал сильно, меня сноха из дома выгоняла, ребёнка в руки давала и говорила – иди, укачивай. И я на дворе сидела, укачивала Ванюшку, чтобы он им спать не мешал.

– Ах, ты ж змеища подколодная! – воскликнула Котяжиха и погрозила кулаком в пустоту, – Ну, так о чём ты, милая, думала?

Алёнка встрепенулась:

– Я, бабушка, всегда на звёздочки смотрела и думала, что это Ангелы вечером открывают окошечки в своих домах, и зажигают свечечки. И когда они их зажигают, на небе загораются звёзды.

– А-а, вот оно что, ну может так и есть, это один Бог ведает, – улыбнулась Котяжиха.

Придя в избу, они напились чаю с малиновым вареньем, и бабка Котяжиха проводила Алёнку до кровати:

– Ложись спать и ни о чём не думай, спи с Богом!

Она наклонилась и поцеловала девушку в лоб, а затем перекрестила её. Алёнка тяжело вздохнула, вытянулась на чистой, мягкой постели, и тут же услышала тихую поступь. Она подняла голову и увидела кота Шалуна, который, распушив хвост, важно шёл к постели, поглядывая на Алёнку.

– А-а, это ты, – прошептала она, – Ну, иди сюда.

Она похлопала ладошкой по одеялу. Кота дважды приглашать не пришлось. Он тут же запрыгнул на кровать и разлёгся рядом, растянувшись во всю длину. Только теперь он забрался не к голове Алёнки, а к её боку, который сильно саднил, будучи избитый сегодня утром розгами Матрёны. Кот прижался к больному месту, громко, утробно замурлыкал и Алёнка тут же провалилась в сон.

Глава 4

Утром Алёнка проснулась от стука в дверь. Кто-то стучал требовательно, но негромко и незлобно. Бабка Котяжиха, закряхтев, спустилась с печи и подошла к двери:

– Кто там ещё?

В ответ раздался тихий мужской голос, и Алёнка тут же подскочила со своей кровати, и спряталась за дверью, сжавшись в комочек и вслушиваясь в беседу. Она сразу узнала этот голос – это был её брат Степан. Руки её похолодели и затряслись, а сердце заколотилось, как у зайчика. Чтой-то скажет он сейчас? Девушка прижала руки к покрасневшим и вспыхнувшим вмиг щекам, а всё нутро её сковал ледяной, липкий страх. Она боялась, что брат пришёл за ней и бабка Котяжиха сейчас отдаст её назад, в семью Степана. А уж тогда задаст ей Матрёна трёпку такую, что до смерти забьёт.

– Ну, чего пришёл, Степан? – строго спросила бабка.

– Здравствуй, бабушка, я тут это… вещи Алёнкины принёс, – тихо ответил Степан.

– Что-о-о? – воскликнула удивлённо бабка Котяжиха, покосясь на узелок, – Это вещи?

– Ну, всё что есть, вот, – жался у порога Степан, протягивая жалкий маленький свёрточек.

– Степан, Степан, ведь хороший ты мужик, куда ж ты глядел, когда жабу такую черноротую в дом притащил, когда сестрёнку свою ей на растерзание отдал? – покачала с укоризной головой бабка Котяжиха.

– Да не знаю я, бабушка, мне всё как в розовом цвете казалось, как сон, и не видел даже, что злая она такая. Как в дурмане каком-то был. И до сих пор нет-нет да накатит. Хочу ей оплеуху дать, а руки, что поленья делаются, и силы в них нет, и голова, как в дурмане.

– Дурман и есть, – ответила Котяжиха, – Опоила она тебя, Степан. Одурманила. Приворожила. Чего ж ты ко мне-то не пришёл?

– Да я и не почуял тогда, сам не свой был. А теперь-то что же. Сынок ведь у нас.

– Сердце у тебя слишком доброе, не справишься ты сам с ней. Ну да я помогу тебе. Но ничего, ничего – запомни, Степан, за всё она заплатит. Что ж ты так Алёнку-то довёл?

Бабка Котяжиха отчитывала Степана, а тот, понурив голову, как старый мерин, стоял и мял в руках картуз, не говоря ни слова.

– А вещи эти обратно забери, и отдай своей жёнушке, – Котяжиха пнула маленький узелок ногой с крыльца, – Она и тут гадости подложила для Алёнки, да я-то насквозь вижу. Будет твоей Матрёне подарочек от меня, так и передай.

Степан вздрогнул, поклонился в ноги, поднял с земли узелок, и пошёл к калитке.

– Степан! – окликнула его Котяжиха.

Парень обернулся и она увидела, что он плачет. Котяжиха подошла к нему, вытерла слёзы с его щеки, и сказала:

– Не плачь, сынок! Всё наладится. А за Алёнку ты не беспокойся и её больше не тревожь, со мной она останется, ей у меня хорошо будет. Коли свидеться захочешь, приходи, всегда тебе рады будем, но в дом ваш обратно я её не отдам.

Услышав из-за двери эти слова, Алёнка почувствовала, как ноги её стали ватными, она перекрестилась и сползла по стенке на пол.

Когда Котяжиха вернулась в избу, то увидела, что Алёнка сидит на полу возле печи и плачет навзрыд.

– Донюшка, ты чего?

Девушка кинулась к ней в ноги, и стала целовать подол её рубашки.

– Бабушка, миленькая, не отдавай меня им! Я всё-превсё буду тебе делать! И огород копать, и избу прибирать, и дрова колоть, и воду таскать, Христом Богом тебя молю, только не отдавай!

– Да что ты, миленькая ты моя? – подняла бабка её с колен и обняла, – Никуда я тебя не отдам. Жить у меня будешь. Ишь чего, а кто же мне огурцы-то солить будет, а? И яблочек ты мне обещала мочёных сделать на зиму, да капустки! Ишь ты какая, собралась она куда-то.

Бабка улыбнулась, и Алёнка, глядя на неё, тоже рассмеялась сквозь слёзы.

– Ступай, одевайся, да завтракать станем.

Алёнка побежала в свою светёлку одеваться, а бабка Котяжиха тяжело вздохнула, и пошла собирать на стол. Девушка оделась, причесалась, погладила кота, что лениво продолжал спать, растянувшись на её тёплой кровати, и пошла к столу.

После завтрака бабка Котяжиха сказала:

– Давай, посуду прибери, донюшка, да в лес с тобой пойдём.

– В лес?

– Да, за травами. Сейчас самое время их собирать, по такой росе. Но опять же каждой травке своё время. Иную на закате берут, иную в жаркий полдень, а мы сейчас станем ту брать, которую мокрой надо, в росе брать, на зорьке утрешней. Мы с тобой огородами пойдём, нечего тебе пока на люди показываться, чтоб не болтали, что ты у меня поселилась.

Алёнка кивнула, скорёхонько прибрала со стола, повязала на голову платочек, который дала ей бабка Котяжиха, обулась, взяла две больших корзины с лавки в сенцах, и они с Котяжихой вышли через огород, где была задняя калиточка, чёрный вход, и направились в сторону леса.

Лес полон был птичьего гомона и зелёного шума, ветерок ласково обдувал Алёнку, вороша и колыша подол её юбки и платочек на голове, касался мягким крылом волос и щёк, солнечные лучи, пробиваясь сквозь кружево листвы, щекотали нос и весело прыгали солнечными зайчиками вокруг, зовя поиграть с собой. Пролетали с гудением жуки, бесшумно порхали бабочки, с деловитым жужжанием проносились мимо пчёлы, басовито и бархатно подавали голос шмели, спросонья врезаясь в Алёнку и, недовольно ворча, устремлялись дальше. Алёнка словно попала в сказку, на душе у неё сделалось