малиновое, мы сами с Алёнкой собирали летом.

– Ну, спаси вас Христос, – он поклонился им в пояс, и пошёл из избы.

Бабка Котяжиха с Алёнкой вышли его провожать за ворота. Алёнка смотрела вслед этому большому, красивому парню. Тот, словно почувствовав на себе её взгляд, обернулся и снова подмигнул ей, махнул рукой и тронул поводья. Алёнка засмущалась.

– Чего смущаешься? – сказала бабка Котяжиха, – Хороший парень, видный, добрый. И мужем будет замечательным.

Алёнка снова покраснела, взмахнула своей косой и поскакала в избу, а бабка Котяжиха, посмеиваясь довольно, осталась стоять у ворот, глядя повозке вослед.

Глава 6

В эту ночь Алёнке не спалось. Всё стояла у неё перед глазами белозубая улыбка Игната, его сильные руки, которыми он, играясь, подымал тяжёлые мешки, таская их в погреб, всё слышался Алёнке его весёлый смех, и виделся тот взгляд, которым посмотрел он на неё, оглянувшись, перед тем, как уехать. В конце концов девушка всё-таки уснула. Утром она проснулась какой-то счастливой. На душе была такая радость и лёгкость, каких уж давно она не испытывала, пожалуй, с самого своего детства, с тех пор, как померли её родители. Алёнка вдруг ясно ощутила и поняла, что в её жизни наступает какой-то переломный момент.

– Проснулась, стрекоза? – встретила её на кухонке бабка Котяжиха, – Ну, давай, садись завтракать, да в лес пойдём.

– В лес? А зачем?

– Как зачем? Шиповнику нужно набрать да рябины, травы ещё заготовить кой-какой, той, что по осени силу имеет, орехов опять же. В лесу ещё много чего пользительного есть. Калина вот-вот поспеет, надо нам с тобой деревце присмотреть. А как морозы стукнут, так мы с тобой и пойдём за ней.

Алёнка скорёхонько позавтракала, чмокнула звонко бабку Котяжиху в обе щёчки, и побежала одеваться.

– Так-так, донюшка, вот и судьба твоя, знать, на пороге, – подумала Котяжиха, глядя Алёнке вослед, – Видать, не зря Игната-то к нам завернуло в этот вечер.

***

Время пролетело быстро. Наступил Покров. А в это время начинается в деревнях пора весёлая, радостная – свадьбы играют испокон веков в эту пору. В один из вечеров, когда Алёнка сидела и вязала варежки, а бабка Котяжиха делала мазь для очередного хворого, во дворе вдруг залаял Туман.

– О, Господи, кого это ещё в такую пору занесло, на ночь глядя? – вздрогнула Котяжиха.

Туман лаял отрывисто, но не зло, словно с каким-то беспокойством и волнением.

– Иду-иду, – отозвалась хозяйка, обуваясь в валенки, стоявшие у порога, да накидывая на плечи шаль.

Туман скрёбся в дверь и скулил нетерпеливо.

Не успела Котяжиха скрыться в сенцах, как тут же Алёнка услышала её крик:

– Алёнка, иди скорее сюда!

Сердце Алёнки ухнуло в груди от предчувствия чего-то нехорошего. Она выбежала раздетая на улицу, было морозно и светила яркая луна (уже подходила зима и по вечерам было студёно), и увидела, как бабушка распахнула ворота, и заводит под уздцы лошадь. Алёнка ахнула, она узнала телегу – это была телега Игната. Она подбежала ближе и вскрикнула – в телеге лежал сам Игнат, он был без сознания с перепачканным кровью лицом.

– Ах, ты Господи! – приговаривала бабка Котяжиха, – Давай, давай, помогай мне, донюшка!

Они вдвоём втащили Игната волоком в избу и уложили на лавку. Алёнка стянула с него тулуп и они увидели, что Игнат ранен. на его теле виднелись следы от ножа.

– Ах, вы ж лиходеи, иродово племя, – причитала бабка Котяжиха.

– Кто, бабушка? – спросила Алёнка.

– Да разбойники, что на дорогах промышляют, грабят людей. Вот Игнату, видать, и досталось. С ярмарки, поди-ко, ехал, при деньгах был.

Парень застонал тихо.

– Ага, живой, миленький, стонет, – обрадовалась бабка Котяжиха, – Ну ничего, ничего, потерпи, сынок, сейчас лечить тебя стану.

Котяжиха подбежала к полкам со своими банками да склянками, вернулась с травами, разорвала на Игнате рубаху, и принялась останавливать кровь и обрабатывать рану.

– Эх ты ж, как много крови потерял, – шептала она.

Долго суетилась над ним бабка Котяжиха, коротко и отрывисто отдавала приказы Алёнке, та помогала ей, старалась, хотя и дрожали её руки, но она старалась унять эту дрожь, превозмочь свой страх, понимая, что от быстроты её действий зависит жизнь Игната. Он был очень бледен, черты его лица заострились, как у мёртвого.

– Ничего, сынок, справимся, потерпи, – шептала Котяжиха.

Всю ночь провели они возле Игната, у парня начался жар, и бабка Котяжиха делала примочки, шептала заговоры, молилась, и надеялась на то, что всё будет хорошо.

Лишь забрезжила в окнах заря, бабка Котяжиха сказала Алёнке:

– Ты с Игнатом оставайся, а я по делам пойду. Пить ему не давай – нельзя, погубишь его, только губы смачивай время от времени вот этим отваром.

Алёнка прикусила губу, чтобы не расплакаться, и кивнула:

– Хорошо, бабушка, я всё поняла, всё сделаю, как надо.

Бабка Котяжиха вышла во двор, и Алёнка услыхала, как заскрипели ворота, бабушка выводила лошадь с телегой.

– К родителям Игната поехала, знать, – поняла Алёнка.

Бабушки не было до самого вечера, день тянулся бесконечно, Игнат то приоткрывал веки, не видя ничего, и не приходя в себя, то вновь впадал в забытье. Алёнка послушно смачивала ему губы, как велела ей бабушка и тихо шептала слова молитвы, глядя на теплившийся в углу огонёк лампады. Иногда язычок пламени начинал вдруг дрожать и метаться, и тогда казалось Алёнке, что кто-то большой и страшный входит в избу, и подходит совсем близко, встаёт за её спиной, глядит чёрными глазами, дышит ледяным дыханием ей в затылок и хочет забрать с собой Игната. И тогда Алёнка принималась ещё усерднее творить молитву и, не оборачиваясь назад, поднимала над лежащим Игнатом свои ладони, словно укрывая его невидимым покровом от стоящего позади. И отступали тени, отползали в дальние тёмные углы, и вновь ровно начинал гореть язычок пламени в лампадке.

Алёнка потеряла счёт времени, она не пила и не ела целый день, боясь отойти хоть на миг от парня. Когда уже опустились сумерки, ворота вновь заскрипели, послышались шаги и голоса на крыльце, и в избу вошли люди. Алёнка прищурилась, она не зажигала света, чтобы не тревожить Игната.

– Что же ты в потёмках-то, донюшка? – раздался голос бабки Котяжихи.

Она зажгла керосиновую лампу, и в избе стало светло. Алёнка увидела у порога бледную, красивую женщину, хорошо одетую, и рядом с ней высокого плечистого мужчину, очень похожего на Игната.

– Это его родители, – догадалась она.

Женщина порывисто прижала руки к груди, расплакалась и подбежала к лавке.

– Сыночек, родимый мой, хороший, ответь мне, ответь! – всё хватала она Игната за руки и целовала его лицо.

– Не тревожь его, Марфа, – потянула её за рукав платья бабка Котяжиха, – Не ответит он тебе ничего. Давай-ка, Михаил, помоги нам перенести Игната на кровать.

Отец поднял сына на руки, а Алёнка, бабка Котяжиха и мать ухватились за руки и ноги, все вчетвером они положили парня на кровать и укрыли одеялом. Спустя какое-то время они сидели за столом, и пили чай. Мать Игната всё плакала, а отец молчал, глядя в одну точку.

– Ничего, помогу я ему, – успокоила их бабка Котяжиха, – Не тревожьтесь. Всё хорошо будет с парнем. Всё наладится. Только перевозить его пока нельзя, пусть у меня побудет, а там разберёмся.

– Мы тебе заплатим, бабушка, – сказал Михаил.

– Да чего там, ничего мне не надо, – махнула рукой бабка Котяжиха, – Вот Алёнка, помощница моя. Она мне поможет.

– Алёнушка, доченька, – со слезами обратилась к ней Марфа, и взяла девушку за руки, – Помоги нашему сыну.

Отец Игната посмотрел на Алёнку ласковым и тёплым, каким-то отеческим взглядом, и от этого взгляда у Алёнки вдруг защемило в груди.

– Я всё сделаю, что смогу, во всём буду бабушке помогать, вы не беспокойтесь, – быстро проговорила она, чтобы не заплакать.

Родители Игната переночевали и уехали с утра домой, Игнат так и не приходил в себя. Следующие две недели Игнат был на грани жизни и смерти,