– Предстанет лицу твоему пространнейшая в свете империя, каковую едва ли когда видела вселенная, и будет от мудрости твоей ожидать во всех своих членах и во всем теле совершенного согласия и благоустройства… Предстанет и самое человечество в первородной своей и нагой простоте, без всякого отличия порождений и происхождений: взирай, возопиет, общий отец, на права человечества. Мы равно все чада твои. Никто не может быть передо тобой извергом, разве утеснитель человечества и подымающий выше пределов его… Отважатся окрест престола твоего пресмыкатися и ласкательство, и клевета, и пронырство со всем своим злым порождением, и дерзнут подумать, что, якобы под видом раболепности, можно им возобладать твоею прозорливостию. Откроет безобразную главу мздоимство и лицеприятие, стремясь прекратить весы правосудия. Появится безстыдство и роскошь со всеми видами нечистоты, к нарушению святости супружеств и к пожертвованию всего единой плоти и крови в праздности и суете…

Собравшиеся в храме и около него после выхода коронованного императора радовались торжеству и тому, что молодой император за короткий срок вернул подданным многие права и вольности, которые были отобраны в ходе правления Павла I. Но на одном из званых обедов преображенский офицер сказал, что было бы неплохо, если бы император, проезжая толпу жителей, спросил собравшихся, хотят ли они видеть его императором (Воспоминания А.И. Бертенева // РА. 1881. Кн. 3. С. 261). Так что уже в начале XIX столетия стали появляться голоса инакомыслящих.

15 октября император, придворные и чиновники вернулись в Петербург. Одно из первых назначений получил граф Виктор Кочубей, ставший управляющим Коллегией иностранных дел. Узнав об этом во время бала, Виктор Кочубей крайне удивился, во время заседаний Негласного комитета он все время говорил о Министерстве внутренних дел, и Александр I хорошо знал об интересах своего друга. Но сделал по-своему.

Вскоре Александр I получил еще одно письмо Цезаря Лагарпа, в котором бывший наставник словно продолжал одну из прежних бесед и напомнил, что нужно серьезно разобраться в трагических событиях 11 марта:

«Государь, я осмеливаюсь обратиться к Вашему Императорскому Величеству с некоторыми размышлениями…

Народ, доведенный до крайности суровостями, несомненно, может бороться с теми, кто их притесняет. Эта правда чувствований не нуждается ни в каких доказательствах, и поэтому излишне делать ее предметом поспешных выводов. Они могут иметь лишь неприятные последствия, причем лишь точно установленная необходимость может узаконить то, как они воспользуются.

То, что ваш народ, Государь, был доведен до этой необходимости, к сожалению, слишком истинно. Чтобы предупредить гибельные последствия, которые повлекли бы за собой соразмерное противодействие, были необходимы быстрые и надежные средства. Те, что использованы в других странах, были несомненно применимы в положении Вашего Отечества, и Ваши качества Наследника Престола, сына и гражданина вменяли Вам в обязанность прибегнуть к этим средствам. Это именно то, Государь, чего Вы должны были желать, и это также то, чего Вы действительно желали.

Но люди, назначенные привести в исполнение этот законный план, злоупотребили Вашим доверием и не выполнили Ваши приказы. Это формальное неповиновение указывает на виновных. Вероятно, те, кто вошел в покои Императора в соответствии с установленным планом, не были таковыми сначала; но они стали ими, потворствуя убийцам. Виновны не только те, кто наносил удары Государю и заставили его испустить дух в муках длительной агонии; их соучастниками были и те, кто допустил это зверство, в то время как их долгом было обнажить шпаги против убийц и неукоснительно подчиняться полученным указаниям. Как всего лишь три человека смогли бы совершить подобное покушение в окружении шестнадцати других, если бы не были ими поддержаны? И что думать о людях, которые хладнокровно наблюдали, как удушают их Императора, напрасно взывающего их о помощи и погибшего лишь после долгого сопротивления? Итак, Государь, я не могу не думать, что от Вас умышленно скрыли истину! Я не хочу огорчать Ваше сердце пересказом подробностей, которые мне повторяли от Парижа до Санкт-Петербурга. Какова бы ни была согласованность этих рассказов, они, вероятно, преувеличены, но та же согласованность касательно людей, рассматриваемых повсюду в качестве главных исполнителей, не позволяет считать их невиновными, пока они не оправдают себя. Молва много лжет, но она говорит и правду.

Недостаточно, чтобы Ваше Императорское Величество имело чистую совесть или чтобы те, кто имеет честь знать Вас, были убеждены, что вам пришлось уступить необходимости: нужно, чтобы все узнали, что, когда Вам, после долгого сопротивления, пришлось ради блага вашей страны согласиться на то, что законно и с успехом было исполнено в других краях, Ваше доверие было постыдно обмануто; нужно, чтобы узнали, что Вы повсюду покараете преступление, как только о нем станет Вам известно.

Убийство Императора посреди его дворца, в кругу его семьи, нельзя оставить безнаказанным, не поправ божественных и человеческих законов, не опорочив императорского сана, не подвергнув народ опасности стать жертвой недовольных, достаточно дерзких, чтобы отомстить монарху, распорядиться его троном и заставить его преемника признать их невиновность.

Вам, Государь, взошедшему на престол скрепя сердце, надлежит отныне служить опорой России, которую поколебали непрерывные перевороты. Но в ожидании, что установления, которые вы подготавливаете, сослужат ей свою службу, правосудию надлежит охранять закон. Оно карает жестоко смертью разбой на большой дороге, совершенный людьми, которых, быть может, на преступление толкнула нищета, и оно терпит рядом с Вашей особой тех, кого глас народа обвиняет в участии в убийстве Императора и которые были по меньшей мере в сообществе с убийцами! Государь! Именно благодаря непредвзятому, гласному, строгому и быстрому правосудию подобные покушения могут и должны быть пресечены. С этим позором, когда цареубийцы, постоянно остающиеся безнаказанными и иногда даже вознаграждаемые, рыскают вокруг трона, готовые возобновить свои злодеяния, в России должно быть покончено.

Если бы Ваше Императорское Величество спросило моего мнения, я бы ответил, что можно принять только два решения. Первое состоит в том, чтобы допустить, что люди, вошедшие в покои Императора вместе с тремя убийцами, не смогли им помешать; благосклонное объяснение, которое, смягчая вину этих людей, могло бы обязать Ваше Величество просто удалить их от Вашей особы, что они должны были бы сделать сами.

Второе решение состоит в том, чтобы дать законам свободный ход.

Если бы Ваше Императорское Величество приняло это последнее решение, возможно, единственное, приличествующее Вашему сану, я бы сказал Вам: 1) Велите испытать в присутствии неподкупных людей, сначала по отдельности, а затем на очных ставках, тех, кто принадлежал к группе, вошедшей в покои Императора; это единственное средство узнать правду, которую Вам никак иначе не узнать, ибо