– Я сказал, пасть закрой! – крикнул Билли.

Выхватив из кармана пальто пистолет, Мэдден направил его на Макса:

– Ты убил их. Ты убил моих мальчишек – Уильяма и Томми. По твоей вине мой Питер оказался в госпитале до конца жизни.

Макс понял, что ему грозит нешуточная опасность. Билли Мэдден и раньше не отличался уравновешенностью, а теперь совсем спятил. В глазах – ничего, кроме безумия и гнева. Вместе со словами изо рта Билли вылетали брызги слюны. Он весь вспотел и дрожал.

– Билли, дай мне объясниться. Выслушай меня… Я не причинял зла твоим сыновьям. Клянусь тебе!

– Бенни, хочешь его послушать? Он мастер врать. «Не причинял зла»? Да ты их убил! – закричал Мэдден. – Я тебя узнал, фон Брандт. Сразу, как увидел твою рожу в газете. Ваш новый правитель послал тебя сюда любезничать с премьер-министром. Решил меня одурачить? Никакой ты не Питер Стайлс и не англичанин. И совсем не хабар ты переправлял в Северное море. Ты со своим дружком-кайзером хуже всяких воров. Ты и твои пособники крали сведения и отправляли в Германию. Ты сообщил кайзеру, где будут находиться мои ребята, а он шарахнул по ним снарядами. Ты их убил. Это так же верно, как то, что я стою перед тобой… и как то, что сейчас я тебя убью.

Мэдден вновь поднял пистолет. Макс понимал: для спасения собственной жизни у него остаются считаные секунды.

– Билли, ты совершишь чудовищную ошибку, если меня убьешь.

– Я так не думаю, – ответил Мэдден.

Билли обошел стул и приставил дуло пистолета к затылку Макса.

– У тебя есть еще один сын.

– Есть. Но ты и его искалечил, – сказал Мэдден, взводя курок.

– Я не про него. Про ребенка Джози Мидоуз. Если помнишь, она сбежала от тебя, будучи беременной. Беременной твоим ребенком. Опусти пистолет, Билли, и я тебе скажу, где она находится.

– Папа! – позвал Джеймс.

Шейми улыбнулся. Ему нравилось, как звучит это слово в устах сына. Даже если он проживет сто лет, он и тогда не устанет от сыновнего «папа».

– Да, Джеймс.

– А расскажи мне снова про Лоуренса. И про Ауду с Фейсалом. И про пустыню.

Шейми сидел у камина на старом мягком диване в домике в Бинси.

– Дружок, а не пора ли тебе спать?

– Всего одну историю. Папа, ну пожалуйста.

Шейми улыбнулся. Он был готов рассказать сыну хоть двадцать историй.

– Ты умылся? – спросил он сына.

– Да.

– Зубы почистил?

– Да.

– Тогда садись рядом, – похлопав по диванной подушке, сказал Шейми.

Джеймс, уже переодевшийся в пижаму, взобрался на диван вместе со своим плюшевым мишкой Велли.

Отец с сыном приехали сюда на неделю. Они вдвоем и больше никого. С момента появления Шейми в доме Фионы и Джо прошло несколько недель. Поначалу Джеймс держался настороженно, но постепенно оттаял и уже сам начал называть Шейми папой. Когда Шейми предложил ему съездить в Бинси и побродить по Котсуолду, Джеймс немедленно согласился.

– Едем! – закричал он.

Зима не торопилась отступать. Сознавая, что за городом еще холоднее, Шейми с Джеймсом отправились в магазины на Джермин-стрит, где купили теплые ботинки, краги, детский альпеншток, непромокаемый плащ, рукавицы и теплую шерстяную шапку. В домик они приехали три дня назад и с тех пор замечательно проводили время: готовили себе еду, гуляли, забредали в паб на ланч, разговаривали и сидели у камина. Шейми хотелось побольше ходить с Джеймсом, забираясь на окрестные холмы, но раны еще не вполне зажили.

– Если бы ты хоть раз увидел Лоуренса в пустыне, – начал свой рассказ Шейми, – тебе непременно захотелось бы оказаться на его месте и идти штурмовать Дамаск.

– Почему, папа?

– Слушай, и я тебе расскажу. Лоуренсу предстояло едва ли не самое крупное в его жизни сражение. Битва, исход которой повлияет на судьбу всех народов, живущих в тех местах. И не только в тех. Он намеревался захватить пустынный город, который турки превратили в неприступную крепость. В случае успеха он нанесет смертельный удар во врагам Англии и совершит ни много ни мало освобождение всей Аравии…

Джеймс сидел с широко распахнутыми глазами, замерев от внимания. Шейми продолжал рассказывать сыну, как выглядел лагерь Лоуренса накануне похода на Дамаск. Он рассказывал о громко ревущих верблюдах и тысячах свирепого вида бедуинских бойцов. Говорил, как Лоуренс ехал впереди арабских иррегулярных войск, сопровождаемый Фейсалом и Аудой. Не жалея красок, Шейми живописал Джеймсу, как выглядел каждый из троих. Все они были в джеллабах, с винтовками за спиной: величественный Фейсал, прирожденный воин Ауда с резкими чертами лица и сверлящими, соколиными глазами и, наконец, сам Лоуренс – англичанин до мозга костей, с синими глазами и непринужденной улыбкой, и в то же время – сын Аравии, целиком принадлежавший в тот момент пустыне и ее народу.

Джеймс узнал, что выступление в поход заняло многие часы, а когда армия двинулась, над ней висели облака пыли. Издали это было похоже на человеческое море, движущееся на Дамаск.

– Папа, а что там делал ты? – вдруг спросил Джеймс.

– Где? В лагере?

– Нет. В пустыне. Ты же морской капитан, правда? А в пустыне нет океанов.

– Это ты правильно подметил, Джеймс. Хвалю за наблюдательность. – (Джеймс гордо улыбнулся.) – Я разыскивал в пустыне своего друга. Этот друг очень храбро сражался бок о бок с майором Лоуренсом, но попал к туркам в плен, откуда бежал.

– И ты его нашел?

– Ее. Видишь ли, я сказал «друг», но на самом деле это была моя подруга. Я разыскал ее и привез к Лоуренсу в лагерь.

– Ее? – наморщил нос Джеймс. – Ты дружил с девчонкой?

– Дружил, – засмеялся Шейми.

Но смех быстро утих. Шейми перестал улыбаться, а в его голосе появились оттенки грусти. Что-то сталось с Уиллой. Шейми не видел ее с тех самых пор, как оставил в лагере с Фатимой. Что было с ней дальше, он не знал. Через несколько дней после их прощания он отправился в свое первое плавание на «Эксетере», оказавшееся и последним. Потом плен, больница. Альби к тому времени вернулся в Кембридж. Написав ему, Шейми узнал, что Уилла находится в Париже. Ее нынешнего адреса Альби не знал. Он сообщил, что однажды пытался увезти сестру домой, но все закончилось скандалом. С тех пор их переписка прекратилась. Альби дал Шейми последний из имевшихся ее адресов. Шейми сразу же написал, однако Уилла, должно быть, снова переехала, ибо письмо вернулось нераспечатанным. Он часто думал, слышала ли она о его гибели, а затем и о том, что он остался в живых. Шейми решил, что вскоре сам отправится в Париж, но не раньше, чем их с Джеймсом совместная жизнь войдет в колею. Он только-только появился в жизни сына и чувствовал, что не имеет права снова покидать малыша.