– А чья это фотография? – спросила Ксю, внимательно посмотрев на фото.

– В том-то и дело, что не знаю! Я ее в своем старом альбоме с фотографиями из армии нашел, но кто эта тетка, не имею представления. Знакомая родителей какая-то, наверное… Но у меня чувство, будто я в жизни где-то ее видел, вернее, не ее, а кого-то на нее похожего очень, но убей, не могу вспомнить кого… Вот эта ерунда мне покоя и не дает… Глупо, из-за какой-то фотографии…

Ксюша взглянула на Марка, стараясь понять, не обманывает ли он ее. Не похоже на него – расстраиваться из-за таких мелочей. Но, прикинув в уме, Ксю поняла, что и ей девушка на фотографии кажется знакомой. Темные волосы, темные глаза, наверняка смуглая кожа…

– Знаешь, Марк, в общих чертах она похожа на армянку или арабку, и в этом смысле у нее есть сходство с тобой… Ты у родителей спроси, если так интересно…

Но реакция родителей, вернее, мамы, на эту фотку была неадекватной. Когда вечером Марк как бы невзначай спросил об этом фото, мама внезапно побледнела, словно бы испугалась и ничего толком сказать не смогла. А уже на утро отец с натянутой улыбкой объяснил, что это старая знакомая, с которой связаны не очень хорошие воспоминания.

– А кто она? Как ее зовут?

– Звали, хочешь ты сказать, потому что она умерла много лет назад. Звали ее Илона. У нас где-то есть парочка ее фотографий, если хочешь, то я поищу потом…

– Да нет, не надо, не стоит, – махнул рукой Марк. – Просто я раньше никогда этой фотографии не видел, потому мне интересно стало… ерунда.

– А она тебе никого не напомнила? Не показалась странной? – спросил отец, внимательно глядя на сына. Но темные глаза Марка были непроницаемы.

– Нет, – пожал он плечами. – А что – разве должна была кого-нибудь напомнить?

Теперь уже Марк изучающе посмотрел на отца. Этого Юрий не выдерживал никогда – когда карие глаза старшего сына устремлялись ему в лицо.

– Да нет, никого она не должна была тебе напомнить, – ответил отец, отводя взгляд и поднимаясь. – Ладно, мне на работу пора.

«Что ж ты скрываешь, папуль?» – мысленно спросил Марк. От него не ускользнула игра чувств на лице отца и его торопливый уход. Да и мамин испуг при виде фотки очень странный. С чего бы это? И что это за неприятные воспоминания, связанные с этой знакомой? Родители явно что-то скрывают, или его одолела паранойя?

Поскольку дома никого нет, можно поискать те несколько фотографий самому. Отец говорил, что найдет их потом, с явным нежеланием, а Марку не хотелось бы настаивать и тем самым выказывать свою заинтересованность.

Фотографий Марк не нашел, но случайно наткнулся на какие-то старые бумаги: несколько писем и чье-то свидетельство о браке. Письма Марк прочесть не решился – все-таки, не ему написаны. А когда развернул свидетельство… Из документа следовало, что в декабре 1976-го года Римшиц Юрий Николаевич женился на Черненко Илоне Альфредовне.

Так вот, значит, что за «знакомая»! Ничего себе! Хорошо же у них в семье чтутся доверительность и честность! Отец всегда ругал Марка, если тот, во избежание наказания за какую-то провинность, врал или утаивал часть правды. А сам скрывал то, что был женат не один раз… Интересно, кто-нибудь еще знает? Мама, судя по ее испугу, знает. А остальные?

Нет, как такое возможно? Марк удивлялся не тому, что у отца была еще одна женитьба, в этом-то ничего странного. А вот зачем утаивать? Что тут такого удивительного или страшного?

– Марк! – неожиданный оклик пришедший домой и заглянувшей в комнату матери заставил Марка вздрогнуть. Парень еще держал в руках свидетельство, а кругом валялись коробки и всякие мелочи, вынутые из секции. Марина поняла, что сын узнал секрет их семьи, поэтому смотрела на него со страхом.

– Мама… – испытав неловкость и смущение, Марк стал оправдываться. – Мама, я хотел найти одну вещь и случайно нашел вот это свидетельство… Разве папа женился дважды?

«Слава Богу, он не узнал всего!» – подумала Марина, чувствуя, что страх уходит.

– Да как ты посмел здесь рыться! – возмущенно воскликнула она. – Ты что-нибудь клал сюда? Разве здесь твои вещи лежат?

– Мама…

– Замолчи! Сколько раз и я, и отец говорили тебе, внушали с детства, что нельзя лезть в чужую личную жизнь, читать чужие письма… Как ты посмел?

Марк был поражен. Он впервые видел свою мать в такой ярости и не мог понять, из-за чего она так злится. Что плохого он сделал, если, случайно заглянув в секцию, обнаружил, что у отца когда-то была другая? Он же не маленький ребенок, в состоянии понять…

Но Марина, переволновавшись при мысли, что Марк узнал все, так тщательно скрываемое ею и мужем, не могла остановиться. И чтобы не услышать вопросов и возможных обвинений Марка, отвлечь его внимание, Марина обвиняла сама.

– Я прихожу домой на обед и вижу, что мой сын копается в моих и папиных личных вещах! – продолжала она. – Мне стыдно за тебя, Марк. Я на многие твои дела закрывала глаза, но такого не ожидала… Неужели зря я столько сил потратила, воспитывая тебя?

– Перестань, мама, я вовсе не читал этих писем! Я даже не доставал их из пакета, вот они все лежат…

– Дай сюда! Еще не хватало, чтобы прочитал! – мать с раздражением вырвала из рук Марка пакет. – Я не хочу с тобой даже разговаривать после этого. Все расскажу отцу.

– Мама, ты забываешь, что мне двадцать восемь лет, – сказал Марк, которому надоело, что ему читают мораль как ребенку. – Я не маленький мальчик…

– Ты хуже маленького мальчика! – оборвала мама. – Маленький мальчик еще не знает, что хорошо, а что плохо, а ты… взрослый человек… Мне стыдно за тебя.

Будь на месте матери отец, Марк бы, недолго думая, ответил в полную силу испытываемой злости. Еще он должен оправдываться, потому что раскрыл их ложь, причем случайно! Но это была мама, и ей Марк грубить не мог. Поэтому он просто ушел.

Обида и горечь стелили взгляд Марка, он шел куда-то и все думал, думал… Вся жизнь казалась ему никчемной, глупой, бесцельной. Вот прожил двадцать восемь лет, а чего достиг? Неуверенность не давала как-то изменить жизнь.

Тяжелые детские воспоминания, когда Марк чувствовал себя всему чужим и всему посторонним: среди семьи, среди одноклассников… Вечное немного холодное отношение к нему отца и какое-то заискивающе-приторное внимание мамы. Ни одного Маркова промаха не было пропущено мимо глаз. Лешке везло – с него спрашивали не так строго, ему больше было позволено и на его проступки часто махали рукой, мол, это же Леша – разве он может что-нибудь не отколоть? А Марка словно образцовым ребенком хотели видеть – чтобы ни одной ошибки, ни одной глупости…

Что больше всего удивило: с возрастом Лешка как-то меньше начал «откалывать». Не ходил никуда, не увлекался запретными вещами вроде сигарет и спиртного, а сидел дома и решал сложнейшие примеры по алгебре или задачи по физике, думал после школы поступать в институт… А Марк наоборот пустился во все тяжкие: пиво, сигареты, марихуана, лихачества на дискотеках, девочки… На учебу предполагалось забить – не сушить мозги в университете, а после техникума сразу пойти работать. И здесь отец не нажимал, понимая, что вчерашний мальчишка, ужасно боявшийся сделать что-нибудь не так, сегодня стал трудным подростком, который, скорее, склонен делать назло, если ему запрещать, чем молча повиноваться.