— Нет, отчего же вы думаете, — вдруг началПьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Выне должны так думать.

— Про что я думаю? — спросил князь Андрей судивлением.

— Про жизнь, про назначение человека. Это неможет быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы неулыбайтесь. Масонство — это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, амасонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторончеловечества. — И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.

Он говорил, что масонство есть учениехристианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учениеравенства, братства и любви.

— Только наше святое братство имеетдействительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, — говорил Пьер. — Выпоймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и ясогласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только,как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себенаши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольтеруководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частьюэтой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, — говорилПьер.

Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушалречь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал уПьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князяАндрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князьАндрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.

Они подъехали к разлившейся реке, которую имнадо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, онипрошли на паром.

Князь Андрей, облокотившись о перила, молчасмотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.

— Ну, что же вы думаете об этом? — спросилПьер, — что же вы молчите?

— Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, —сказал князь Андрей. — Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажемцель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы —люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вывидите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.

Пьер перебил его. — Верите вы в будущую жизнь?— спросил он.

— В будущую жизнь? — повторил князь Андрей, ноПьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, темболее, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.

— Вы говорите, что не можете видеть царствадобра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотретьна нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал вполе), нет правды — всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царствоправды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую всвоей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Развея не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которыхпроявляется Божество, — высшая сила, как хотите, — что я составляю одно звено,одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу,которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эталестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я нетолько не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду ивсегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом миреесть правда.

— Да, это учение Гердера, — сказал князьАндрей, — но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает.Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, передкоторым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом иотвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Неможет быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вотчто убедило меня, — сказал князь Андрей.

— Ну да, ну да, — говорил Пьер, — разве не тоже самое и я говорю!

— Нет. Я говорю только, что убеждают внеобходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку счеловеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешьсяперед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…

— Ну так что ж! вы знаете, что есть там и чтоесть кто-то? Там есть — будущая жизнь. Кто-то есть — Бог.

Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади ужедавно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось дополовины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей,к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.

— Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то естьистина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремитьсяк достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, — говорил Пьер, — чтоживем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там вовсем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и,слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющемуразливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волнытеченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что этополосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».

Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским,нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое передпервенствующим другом, лицо Пьера.

— Да, коли бы это так было! — сказал он. —Однако пойдем садиться, — прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он погляделна небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, онувидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, ичто-то давно заснувшее, что-то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодопроснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступилопять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он неумел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, скоторой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире егоновая жизнь.