прежде, чем на меня набросится кто-нибудь из команды. Положение отчаянное, и это видно невооруженным глазом. Если так пойдет и дальше, то в Омороро корабль, не ровен час, прибудет без меня. Если вообще куда-нибудь прибудет.

День десятый. Я просыпаюсь от того, что качусь, и раскидываю руки, чтобы удержаться. В голове суматошно кружится, пока я не соображаю, что это наш корабль. Лицу холодно и мокро, затем еще мокрее. Вокруг ничего, кроме мрака, пока его не расшивает молния, заливая всё мертвенной белизной. Мгновение – и снова темно. «Бум-м-м» – слышится полый гул. Черная морская пучина, черное небо, и вновь облака вспарывает белая молния, жутко озаряя горним светом огромное и буйное пространство между небом и волнами. Валы грузно врезаются в валы, вздымаясь в полсотни раз выше нашего суденышка, которое, вместо того чтобы подниматься, ухает так низко, что кажется, летит вниз с вершины. Из водяной пропасти мы стремглав взмываем вверх, где ветер лупит о борт так, что чуть не опрокидывает. Лицо обдает колкими брызгами. Духи моря и неба разъярены. Вслед за молнией оглушительно грохочет громовой раскат, норовя обрушить на нас весь небосвод. Вздымается еще одна водная громада, но мы каким-то чудом через нее перемахиваем, а затем безостановочно падаем по ее склону вниз. Небо разверзается с тяжким ревом. В правый борт, разворачивая суденышко, бьет еще одна волна. Мы перекатываемся и карабкаемся. Нос уходит под воду, а навстречу мне несется яростный поток. Я хватаюсь за мачту и пытаюсь встать, но удар волны в левый борт меня подбрасывает; летя вверх тормашками, я хватаюсь за веревку и держусь, пока ветер не перестает трепать ее вместе со мной, как ленточку. Ох и ветрище! Я слышу его шершавый свистящий шепот, что надо бы сдуть кого-нибудь с корабля. Нос опять уходит под воду, и пенистый палубный поток пробирает до нитки. Я цепляюсь за мачту и только тогда вижу суетящихся вокруг людей: они пытаются скатать паруса, крепят снасти, пробуют спуститься вниз, выбегают обратно, кричат что-то на ветру, который мгновенно уносит все возгласы прочь. Ветер свистит, воет, вопит, хохочет, и всё это в темени, где я продолжаю скользить и падать, а команда суетится вокруг, и дождь стойко туманит зрение. На палубу внезапно выбегает поваренок, голый и легкий; он ступает с блаженной беспечностью, в то время как корабль бьется словно пойманная рыба. Никто не видит мальчонку, кроме меня, а он подходит прямо к бушприту, и нос погружается под воду, а когда выныривает, его уже нет. Канул в пучину. Нос всплывает над волной, опускается в нее снова, и снова, каждый раз всё ниже и ниже, и с каждым погружением кажется, что обратно мы уже не всплывем. Корабль кренится влево, ложась почти плашмя, и снова погружается. Волны неистовы и безудержны; в темноте это горы, что вздымаются и рушатся внутрь себя и друг на друга в кипении белых брызг и гребнях пены, что окатывают нас. Кто-то из команды шатко проходит мимо, пытаясь закрепить снасть, которая оторвалась и треплется на ветру так, что вот-вот сгинет совсем. В эти секунды клочья белой пены подхватывают его и уносят с корабля. Стадо туч разверзается, и в неживой белизне молнии вновь рявкает гром. Кто-то еще стоит на носу, но не мальчуган. Корабль снова ныряет, проваливаясь в черноту, словно его уронили с высоты, но разломиться на части не успевает, подхваченный другой волной. Здесь у меня мелькает вопрос: а не было ли у меня какой-нибудь позабытой ссоры с богами воздуха или моря? В следующее мгновение волна снизу уходит и корабль повисает в воздухе. За борт кувыркается еще кто-то из матросов. Мы грохаемся на козырек водного гребня, который тоже предательски ускользает, оставляя корабль в пустоте. Мы падаем во тьму.

Но тьма оказывается волной величиной с гору, а когда она приближается вплотную к борту, кто-то кричит, что это не волна. Это рыба! Рыбина размером с судно, подплыв, пугает даже бывалых моряков, которым и шторм был нипочем. Мне показалось, что она величиной с корабль, но оказывается, то была всего лишь ее голова. Я сгибаюсь чересчур низко, и ветер сзади чуть не сшибает меня с палубы – хорошо, что стоящий вблизи гриот успевает схватить меня за руку. Квартирмейстер зовет к оружию, но корабль невольничий, а не военный, так что оружия крупнее копья здесь нигде нет. Его сейчас больше тревожит не борьба со штормом, а то, как бы эта чудь не врезалась в корпус. Я пытаюсь добежать до кормы, но, поскользнувшись, падаю и вижу, что рыбьи плавники тянутся покуда хватает глаз.

– Она нас целиком заглотит! – вопит один из моряков, а другой плачет как ребенок. Третий кричит, чтобы повар нес огонь, на что его спрашивают, как он думает метать печные угольки в воду, тем более в такой шторм. Рыбина одним волнистым движением задевает корабль, отчего все летят с ног. Тут взвивается капитан, крича о никчемности команды, из-за которой его судно налетело на скалы. Квартирмейстер указывает на рыбу, виновницу этого столкновения.

– Свернуть большой парус! – командует капитан для замедления хода – приказ, который ему следовало отдать еще до начала шторма. Квартирмейстер кричит, что тогда им останется просто сидеть и ждать, когда рыбина возьмет их на таран, как заведено у морских чудищ, а капитан в ответ орет, что, если тот не заткнется, он закует его в кандалы и велит повару проделать с ним ручкой от сковороды то, что он сам по пьяни проделывает с поваренком. Корабль замедляется настолько, насколько это возможно в бушующем море. Один из матросов кричит, что рыбы по правому борту больше нет. Еще один кричит, что видел за кормой плавник, пока порыв ветра не сдул его с палубы в темноту. Капитан смотрит на меня так, словно ему ничего не остается, кроме как ждать дальнейших причуд этого шторма или выходок этой рыбины. Рыба вновь обозначается позади корабля, в самом деле выпирая над морем как огромная гора. Сейчас она почти неподвижна, если не считать взмахов хвоста.

– Чипфаламбула, – произносит гриот. – Речная великанша. Но что она делает в море?

И впрямь великанша шириной как сам корабль. Верхняя половина у нее дымчато-прозрачна; настолько, что можно почти видеть сквозь чешую, а нижняя, ото рта вниз, синяя, как море. Глаза такие большущие, что торчат из головы словно шары.

– Откуда ты знаешь, что Чипфаламбула женщина? – спрашиваю я гриота.

– Мужчины вполовину меньше, и то она их заглатывает в два прикуса, –