примеру, чтобы его верная и преданная жена не была столь талантлива в любом деле, за которое бралась.

Вернее, не демонстрировала эти таланты столь явно на фоне сложных и непонятных течений в глубинах ангельского сообщества.

Затем, чтобы не загорались у нее глаза при попадании в каждое новое ангельское подразделение, как раньше на земле — при виде каждого нового ангела, попавшегося в поле ее зрения.

И главное, чтобы тот самый добропорядочный ангел не отходил у нее при этом на второй план, где ему не оставалось ничего другого, как уныло бубнить себе под нос, что порядочность требует способствовать, а не препятствовать развитию таланта.

Нет, сначала все шло отлично. Целители ревниво бдили своих «пациентов» от непосвященных в высоты их ремесла новичков и позволяли последним созерцать их лишь издали. Я был двумя руками за столь ответственное отношение к своему делу, которое и мне позволяло заняться своим с полной отдачей.

Я даже не очень расстроился, когда Татьянину группу все же разбили, приставив каждого новичка к отдельному целителю. Всех их оставили в роли той же публики, лишь переведя с галерки в первые ряды партера.

От постоянного стояния на месте у меня уже все мышцы взбунтовались, требуя хоть какой-то физической нагрузки — и я с удовольствием курсировал от одного объекта своего наблюдения к другому. Фиксировать в своих заметках мне было особо нечего — кроме выражения лиц, судя по которым, я предположил, что самым сложным для них окажется отнюдь не курс Стаса. И самым низкорезультативным.

Решив, что отцы-архангелы соблаговолили, наконец, предоставить мне давно и честно заработанную передышку, я не потрудился вспомнить, что к Татьяне вернулась вся память. Вместе с ее земным неприятием несправедливости, боли и страданий кого бы то ни было.

Проворонил я ее выход из партера прямо на сцену. Я ведь знал, что и на земле, если у кого-то возникала потребность выговориться, чтобы облегчить душу — все к ней всегда шли. Мог с самого первого дня начать внушать ей, что перед ее глазами разворачивается всего лишь представление, призванное ознакомить новичков с типичными случаями в работе целителей.

А потом уже было поздно. Ее первое же сольное выступление завершилось таким фурором, что прямо на следующий день его официально ввели в подготовительный курс целителей в качестве примера для новичков. Больше всего меня задело то, что я узнал о ее успешном воздействии на «пациента» вместе с ними. Татьяна, разумеется, почувствовала это и так смутилась, что у меня язык не повернулся отчитать ее.

Естественно, с того момента пункт моего наблюдения перестал быть передвижным. Чтобы я мог держать под контролем вспышки этого яркого дарования. Вернее, попытаться держать их под контролем. Без особого, впрочем, успеха. Татьяна всякий раз настолько глубоко уходила в разговор с «пациентом», что все мое внушение начинало метаться в панике в поисках пропавшего с радаров объекта. Точь-в-точь как на земле, когда она наглухо в себя уходила, словно все люки на подводной лодке задраив.

Но я бы, конечно, все равно пробился к ней — как не раз на земле делал — если бы сам постоянно не отвлекался. На то, как умело она строила диалог с «пациентом», как мастерски выводила его из замкнутого круга его комплексов и фобий. Не скрою, меня просто распирало от гордости — вот не зря все же она столько лет провела на земле рядом со знаменитым, скажу без ложной скромности, психологом.

Против воли у меня в голове даже начали рисоваться картины нашей совместной работы на земле, если нам все же придется туда беженцами отправляться.

Мне нужно было гнать эти мысли от себя — такой вариант я рассматривал как самый крайний из всех запасных — а я ловил себя на мысли, что все чаще прислушиваюсь к Татьяниным беседам исключительно профессионально. Отмечая про себя, как можно улучшить ее контакт с «пациентом» и его восприимчивость.

Ей я, разумеется, ничего не говорил, чтобы не поддерживать ее интерес к целительству, но и охлаждать ее пыл у меня никаких оснований не было — не объясняя ей причины необходимости избегать особо впечатляющих результатов.

Впрочем, избежать официального признания Татьяниных психологических способностей можно было и другим способом. Убедившись, что до нее мне внушением не достучаться, я принялся воздействовать — крайне осторожно, в присущей мне виртуозной манере — на целителей, присутствующих на ее сеансах.

А потом, для верности, и на всех остальных, находящихся в их павильоне.

Мысль угостить этих уверенных в неприкосновенности своих угодий врачевателей их собственным лекарством пришла мне в голову во время их демонстрации процедуры чистки памяти.

Я сам подвергался ей после каждой успешно завершенной миссии хранителя на земле, но, разумеется, ничего о ней помнил — так же, как и о подробностях предшествующей работы с человеком. Поэтому для меня эта процедура также оказалась внове — и оттого еще более устрашающей.

Я представил себя на месте этого связанного по рукам и ногам ангела. Я представил себя в этом кресле после нашего с Татьяной перехода в родные, как мне когда-то казалось, пенаты. И впервые совершенно искренне, без малейшего сарказма, поблагодарил в душе отцов-архангелов, или безликих их, или и тех, и других в одном лице, за то, что меня не подвергли стандартной процедуре, а решили наказать памятью.

Ведь если бы меня лишили ее так же, как Татьяну, кто бы ее в чувство привел? Кто бы меня в чувство привел? Стаса не предлагать. Так бы мы с ней и существовали до сих пор, вежливо кивая друг другу при редких встречах?

Татьяне же это зрелище далось намного сложнее. Что, собственно, и дало толчок моим мыслям хоть немного отплатить манипуляторам их собственной монетой. А потом еще и бледная немочь дополнительного пинка этим мыслям дала.

Слушая его разглагольствования о всех положительных эффектах чистки памяти, я едва сдерживался. Его высокопарные сравнения слишком живо напомнили мне мои собственные объяснения Татьяне — в начале нашего знакомства — необходимости разгрузки памяти. Но я, по крайней мере, сам эту экзекуцию уже не раз к тому времени прошел!

А этот — понятия еще не имеющий ни о победах ангельских, ни об их поражениях, ни о титанических усилиях, чтобы достичь первых и не допустить вторых — имеет наглость рассуждать, от чего ангелы сами, понимаешь, обязаны избавляться!

Татьяна хорошо тогда сказала о безмозглом обрубке, который останется после такого отсечения всего ненужного с рациональной точки зрения. Я бы, правда, поправил ее — не безмозглом,