десять утра, мы приходили ко времени и ждали-ждали-ждали их двоих». После обеда они снова сидели, попивая пиммс[132], и снова ждали-ждали-ждали. Драгоценное время утекало как песок сквозь пальцы.

«Мы сидели в студии с инструментами, но больше никто не приходил», – вспоминал Джон Пол. Он коротал время, мучая синтезатор GX-1. «Мы осторожно доставили его в Стокгольм и собрали заново уже на месте. Но устройство оказалось настолько сложным, что оно утратило свой сырой, исходный звук, стало менее отзывчивым», – вспоминает Бенджи.

Джоунси не хотел сдаваться «Я не собирался сидеть сложа руки», – сказал он. Равно как он не собирался плевать в потолок, надеясь, что Джимми и Бонзо соизволят явиться. «Дело в том, что когда возникают подобные ситуации, ты либо просиживаешь штаны, либо начинаешь играть».

Объединившись с Робертом, они приступили к работе. «Мы с Джоунси никогда особенно не дружили, но в тот момент славно ладили», – признавал Плант. В самые темные и абсурдные времена трезвенники группы становились надежной опорой друг другу. «Возможно, сложилась достаточно странная ситуация, зато благодаря ей сменился стиль нашей работы».

Роберт понимал, что их дуэт не подарит миру новые «Communication Breakdown» или «Rock and Roll», но исследуя собственные возможности, они открывали новые территории для Led Zeppelin, получая новое звучание вне грохота гитарных риффов. Так «Fool in the Rain» открывает энергичная партия клавишных, намекающая на продолжение в виде резкого изменения ритма, полностью меняя свой облик. Лихорадочный самба-грув в середине оставлял Бонзо достаточно пространства для его фирменных, точных и разрушительных барабанов. Стремясь разрушить стереотипы, трек просто кричит о готовности группы к экспериментам. Новую волну поддерживала и песня «South Bound Saurez», что открывалась пламенным клавишным боем, а затем перетекала в блюзовый рифф с нужным количеством «перчинки».

Неожиданный дуэт превратил «The Hook» с тягучими и «зевающими» синтезаторными узорами в печальную молитву «All My Love». Также Роберт и Джоунси заложили фундамент для страстной и будоражащей «I’m Gonna Crawl», которая принципиально отличалась и от фирменного «цеппелиновского» стиля, и даже от ранее записанных ими песен.

Значительная часть работы была близка к завершению, когда в студию, посреди ночи, пришли изрядно накаченные Джимми и Бонзо «Это замечательно, когда кто-то привносит в пластинку что-то свое», – признался Джимми, послушно добавив гитарные партии к аранжировкам Джонса-Планта. Однако с сентиментальной «All My Love» дело обстояло иначе. Из написанного на «скорую руку» текста получилась душераздирающая песня, посвященная его мальчику.

«Меня немного смущал припев, – сказал Джимми, подмечая, что в прошлом они открещивались от подобного звучания. – Я представлял, как зрители пускают волну и все в таком духе. И я подумал: “Это не мы”».

Тем не менее, каждые выходные Джимми увозил записанный материал с собой в Англию и колдовал над ними в своей домашней студии в Пламптоне. «За выходные материал изменялся до неузнаваемости», – заметил Ричард.

Самое мощное вмешательство со стороны Джимми претерпела песня «In the Evening». Первоначально она относилась к концептуальным работам Джона Пола, но теперь превратилась в единственную роковую композицию на альбоме. Сперва может показаться, что Джимми вторит подходу Джонса-Планта, открывая трек жутковатой мешаниной из электронных звуков, длиною почти в минуту. Это была даже не инструментальная музыка, а хаотичное щелканье переключателями на синтезаторе. Когда Джимми увидел GX-1, он решительно повысил ставки с помощью приспособления под названием гизмотрон, позаимствованного у музыканта-изобретателя из группы 10cc. «Штучка наподобие харди-гарди[133]», как описал ее Джимми, представляла собой аппарат с моторчиком, который самостоятельно играл смычком на его гитаре, порождая целый хор скрипа и воя, подобный рукотворным в «Dazed and Confused». И в тот момент, когда казалось, что за кадром вот-вот послышится голос Винсента Прайса[134], ритм-секция разразилась трех-аккордным риффом в стиле Bad Company, яростно ведя песню вперед. Ритм был дерзким, прямым и неумолимым. Насыщенный рок-номер – вот что хотел сделать Джимми, опасаясь, что Led Zeppelin становятся «слегка мягкотелыми».

Пластинка начала обретать очертания. Совместная игра Джимми и Бонзо зачаровывала и, несмотря на множество неудачных дублей, придавала звуку уникальный оттенок. И хотя их участие в этот раз можно было разглядеть лишь под микроскопом, магическое уравнение Led Zeppelin в равной степени составляли все четыре участника.

Однако во время работы ощущалось не только межличностное, но и музыкальное напряжение. Игра Бонзо не отличалась стабильностью и колебалась между идеалом и полным провалом.

Во время лучшего дубля «Carouselambra» Бонэм полностью, с головой ушел в музыку. Его безупречные барабаны безукоризненно отрабатывали ритм. Внезапно, посреди записи, сработала пожарная сигнализация. Группу предупреждали, что система новая и еще не обкатанная. Примерно через минуту в дверь студии ворвался отряд пожарных. Бонзо поднял голову, крикнул «Пошли на хрен!», и не пропустил ни одного удара.

Хорошие времена… плохие времена. Так много факторов оказывали влияние на результат. Дело было уже не только в музыке. В план вмешалась сама жизнь. Жизнь и смерть, и слишком многое между ними. Джимми и Бонзо, когда-то несравненные виртуозы, сражались с внутренними демонами, которые подточили их навыки. Роберт, еще недавно веселый и жизнерадостный, был убит горем. Джон Пол, который и без того не сильно ладил с остальными, ощущал себя совсем чужим на фоне проблем, пожирающих его товарищей – «людей, которые могли вовремя приходить на сессии записи, и людей, которые не могли», как он сам выразился. «Я полагаю, мы начали думать: “Постойте, все разваливается быстрее, чем следовало бы”».

Роберт разделял мрачные мысли Джоунси. «Нас было четверо, – сказал он, оглядываясь назад, – но я могу назвать миллиард причин, почему песни не вышли такими “цеппелиновскими”, какими могли получиться».

Джимми в меньшей степени беспокоил настрой коллектива. Подумаешь, в альбоме Presence солировала гитара, а в новой пластинке упор приходится на клавишные. «Можно сказать, мы подводили черту под определенным периодом нашего творчества», – говорил он.

Так или иначе, запутанный клубок противоречий сказался на музыке. Группа поддалась неуверенности, действовала нерешительно, вместо того, чтобы обернуть разногласия в свою пользу и разжечь творческий огонь. Трехнедельный марафон в студии подошел к концу. Перед ними лежал новый альбом, перевязанный тесьмой и бантом. Джоунси сказал: «Нынешний переходный период открывает возможность взглянуть на наш творческий потенциал». Но магия затерялась под слоем синтезаторных орнаментов и завываний гизмотрона. Риффы казались застойными, а аранжировки – пустыми. Группа потеряла фирменный драйв.

Готовы ли они были это признать, или нет, Led Zeppelin достигли своего потолка. По словам Джона Пола, настало время «прекратить болтовню и, взглянув правде в глаза, найти себя заново». «Мы становимся сами собой, лишь когда выходим на сцену», – соглашался Роберт.

Они отчаянно нуждались в сцене, ярких софитах и огромных толпах фанатов.