Эти чертовы Ромео и Джульетта боролись за свое счастье одни против всего мира, и граф осуждал себя за то, что не решается поступить так же. Ведь он не может позволить погибнуть своей Джульетте.

Веце затих, сидя где-то на досках, и не отсвечивал. Ему было безумно стыдно за то, что он прервал их, но в то же время он чувствовал вину за то, что допустил, чтоб между Маниэр и господином вообще что-то появилось. Ведь теперь страдают оба вампира.

Только откуда ему было знать, что здесь от него ничего не зависело?

— Ты… собрала вещи? — прерывисто спросил Степан, внимательно смотря на нее, запоминая ее черты лица, ее глаза, внимательно вслушиваясь в ее голос. Возможно, они больше не увидятся.

— Конечно. — ответила она, — Я всегда была готова к тому, что вы прогоните меня. — ироничная холодная усмешка промелькнула на ее лице.

У графа перехватило дыхание, потому что видеть ее такой было почти физически больно. И глаза ее больше не казались живыми огнями, превратившись в пустую мертвую бездну.

— Я не прогоняю, просто хочу вернуть домой. — он положил стопку книг на край рабочего стола и выдвинул ящичек. Где же он это положил?

— А где же тогда ваш дом? — тихо, со злым остервенением, словно раненый зверь, отозвалась она, плотно поджимая губы.

Граф нашарил рукой нужный лист, задвинул ящик назад и безмятежно улыбнулся, покорно принимая неизбежность.

— У меня его больше нет. — ведь именно она и делала это место его домом.

— Я могу взять вас к себе. — без прежнего гнева, с неловкой полуулыбкой сказала она.

Степан улыбнулся ломано, через силу, ведь знал, что сегодня видел ее улыбку, предназначенную лишь ему, в последний раз.

— Не стоит звать к себе бездомных вампиров, Маниэр. — покачал он головой и бросил лист на пол, активировав заранее приготовленный портал.

Он знал, что этот день настанет. И к своему ужасу, готовился к нему.

Они зашли в портал молча, так же вышли из него, и в той же опустошающей тишине дошли до кабинета главы совета старейшин.

Она не смотрела на него, он пожирал ее глазами, пытаясь оставить в памяти образ как можно более четкий и яркий.

И без сомнений, Маниэр чувствовала его взгляд на себе, но не находила сил взглянуть в ответ, ведь слишком тяжело было удерживать маску холодного изломанного безразличия на лице.

Ей и в самом деле стало уже все равно, только вот внутри все выворачивало от боли, выло, и билось, беспомощно билось о ребра, пытаясь вырвать это бесполезное сердце из груди.

— Я открываю дверь. — проговорил он, опустив ладонь на ручку, и замер на несколько секунд, давая себе собраться с духом.

— Не медлите. — без какой-либо эмоции сказала она и открыла дверь. Ей до ужаса хотелось побыстрее закончить эту пытку. Увы, легче от этого, конечно, не станет, но какой же она вампир, какая же она Вальдернеская, если не может стерпеть боли?

Старейшина оторвал взгляд от бумаг и облегченно выдохнул, поняв, что это не Касар явился по его душу, а граф Кифен. Жестом позволил войти и дождался, пока за ними закроется дверь.

В кабинете повисло напряженное молчание, Маниэр вяло думала о том, что сегодня будет на ужин в родовом гнезде и будет ли порция достаточно большой, чтоб она смогла заесть свое горе.

Расстроенно скомкала подол юбки и решила в случае чего обратиться за помощью к герцогу Касару — уж он-то точно выбьет ей лишнюю тарелку. Зря что ли сказал, что принимает как свою невестку и поможет Кифену ее оберегать?

Только к огромному разочарованию Маниэр, герцог целиком и полностью поддерживал графа в тупом и бесполезном плане “как уберечь беспомощную малышку Маниэр”. За это она ненавидела их обоих.

Степан шаркнул ногой, делая тяжелый шаг вперед, и взглянул на Доллира. Старик выжидал, давая возможность молодым подобрать нужные слова. Впрочем, на дрогнувшем лице Маниэр все было прекрасно написано, а ее безразличие затрещало по швам, стоило им переступить порог кабинета.

— Глава старейшин, возвращаю вам ее немного раньше, — он поджал губы, бросив беглый взгляд на девушку, — В связи с возникшими непредвиденными обстоятельствами. Больше я не нуждаюсь в слугах, поэтому не присылайте никого. — он замолчал на пару секунд и добавил, — Веце верну в день церемонии.

Провести сутки в замке в полном одиночестве он бы не смог, наверно, сошел бы с ума. Слишком много там будет напоминать о ней.

— Что ж, — вздохнул Доллир, складывая руки за спиной, — кормушку возвращать нет нужды, герцог Ибенир почему-то вычеркнул его из списка кормушек, и мы больше не платим налог за твоего… Веце. Так что теперь этот слуга и его жизнь в твоих руках, кем бы ты ни был. — с нажимом закончил Доллир, ясно давая понять, что даже после лишения титула Веце должен оставаться рядом.

Степан тихо цыкнул, вот стопудово мелкий поганец засланный шпион, раз старейшина так настаивает, чтоб граф держал полукровку близко.

— Я не нуждаюсь в кормушке. — твердо отчеканил граф, сложив рук на груди.

— Но он нуждается в тебе. — с понятной только ему иронией возразил Доллир, — Будь милосерднее, для него остаться с тобой — значит выжить. В клане никто не будет церемониться с его дрянным характером. Ты был учителем, Степан, так возьми этого сопляка под свою опеку.

Старейшина даже не хотел представлять, какой хаос начнется, когда этот безбашенный служка Веце вернется в клан, порядком одичав на вольных просторах графского замка.

У полукровки был уникальный талант — сеять хаос везде и всюду, если его хорошенько не отходить палкой по хребтине и не подержать несколько суток на воде.

И, поскольку безродный поганец жил почти как правая рука графа, гонора теперь у Веце точно прибавилось. А Доллир не хотел разгребать еще и за грязнокровым идиотом, хватает того, что повесил на старейшин герцог Касар.

— Не только он нуждается во мне. — возразил Степан, сам не зная зачем.

И возможно лучше было сказать: “Но я нуждаюсь в другом”. Но кто бы отдал ему, считай простолюдину, Маниэр из-за каких-то