— Ужасно! — выговорил смертный после долгого молчания. — И что станется с её бедной матерью?

— С матерью? — удивилась я. Такие вещи никогда не интересовали русалок, и мне о них не рассказывали. — Не знаю, наверное, будет жить, как раньше жила… Какое это имеет значение?

— Значение?! — гневно переспросил Рейнеке, но, встретив мой удивлённый взгляд, махнул рукой и отвернулся. Ручеёк тем временем вновь потребовал пересказать разговор, и, услышав мой ответ, зажурчал ещё веселее прежнего.

— Что они говорят? — не удержался от вопроса волшебник.

— Грозятся, — пожала плечами я. — Говорят, если я буду всем рассказывать тайны их рода, они могут поведать кое-что интересное и о моей родне.

— А о твоей родне можно рассказать не менее интересно, Лика? — осведомился Рейнеке.

— Вот уж не знаю, — хмыкнула я. — Мы никого не трогаем, живём высоко над землёй в воздушных городах и замках. Люди не видят нас, и нам нет дела до земных дел.

— И у вас есть и мужчины, и женщины, как у людей? — уточнил волшебник. — А какие вы знаете ремёсла? Чем питаетесь? Что пьёте? Из чего шьёте свою одежду?

— Из воздуха, разумеется, — ответила я. — Мы живём в воздухе, и мужчины, и женщины, и у нас не так много ремёсел, потому что каждый может обеспечить себя всем необходимым. И, конечно, мы не едим такой грубой пищи, как вы, люди. Мы питаемся чистой магией, и пьём запахи, которые нам приносят ветра. А когда вы, смертные, начинаете колдовать, вы отбираете волшебство у воздуха, и отдаёте его земле. И почему-то забываете развеять обратно, поэтому многие из нас голодают и даже падают на землю без сил, а потом долго, очень долго не могут подняться.

— Как ты? — прозорливо заметил маг.

— Как я.

— И что вы делаете потом? — не отставал смертный.

— Живём на земле, — сухо ответила я. — Копим магию, пока не вернёмся обратно в небо. Иногда умираем прежде, чем успеваем закончить свой труд.

Волшебник подсел ко мне ближе, обнял за плечи и прижал к себе. Кажется, он неправильно меня понял, увидел горе там, где была одна только досада… но я не стала ничего объяснять, слишком приятно было это неожиданное сочувствие. Догадался ли смертный, что из-за него и его собратьев на небе давно уже царит голод, и беспечная жизнь детей воздуха испорчена вечным поиском пищи?

Отгорел закат, на чёрный бархат неба высыпали звёзды, но вода оставалась спокойной. Мы сидели на берегу и молчали. Всё уже было сказано — и извинения, и сожаления, и советы. Теперь оставалось только ждать. Лишь только когда мир залился серебряным светом луны, гладь ручья всколыхнулась. Из воды, одна за другой, вышли русалки, одна прекрасней другой, синеволосые девы, завораживающие взгляд плавными, текучими движениями. На них были свободные платья, сплетённые из водорослей, и платья эти не скрывали красоты русалочьих тел. Они остановились у самого берега и с любопытством посмотрели на нас. В их голосах звучали трели ручья.

— Привет тебе, сестрица! — прожурчали они. — Давно ты не мыла ноги в нашей воде.

— Долгую-долгую зиму, — ответила я, склоняя голову. — Но вы, разумеется, спали.

— Как всегда, сестрица, — ответили мне все трое и посмотрели на Рейнеке. Маг вскочил на ноги и поклонился. Они засмеялись. — Какой красивый у тебя спутник. Отдаёшь его нам?

— О, да! — живо обещала я. Рейнеке округлил глаза, но я покачала головой: мой отказ не защитил бы его от колдовства русалок. Хотел ли он защиты в этот момент? Журчащие переливы русалочьих голосов завораживали даже меня, вызывая безудержное желание забыть обо всём и отдаться бешеной пляске.

— Чего же ты хочешь взамен? — прожурчали дочери воды всё так же хором.

— Услугу, сестрицы, — быстро ответила я, и все трое кивнули.

— А ты, смертный? — заговорили они с магом, откровенно его рассматривая. — Что ты принёс нам? Какой подарок?

Рейнеке посмотрел на меня, потом пожал плечами. Ещё не пришло время для плясок, и русалки могли отпустить его по-хорошему — если бы он понравился им. Время для плясок начнётся после праздника добрых ветров, когда всё живое прославляет жизнь.

— Принёс… — медленно произнёс маг, ласково касаясь пальцами струн. — Хороший подарок, вам понравится.

Он заиграл, и в звуках гитары я услышала всё то же журчание ручья, что и в голосах русалок. А ещё там был звёздный свет, прохладный ветер и страстное желание жить. Жить, дышать, любить, наслаждаться каждым днём и — особенно — каждой ночью. Это было искусство, это была магия.

— О! — ахнули дочери воды. — О, как прекрасно ты играешь. А голос твой… Спой нам! Спой, смертный! Спой каждой из нас!

Маг улыбнулся и покачал головой. Он играл и играл, и его музыка совершенно заворожила русалок. Они вышли на берег и уселись у его ног: одна по правую руку, другая по левую, а третья обняла колени смертного и заглянула в глаза.

— Пой для нас, — попросила она и в руках её замерцала горсть речного жемчуга. — Чего ты хочешь? Вот, возьми, жемчуга: подаришь женщине — влюбится, только тебя и будет помнить, подаришь мужчине — на всю жизнь друг будет. Возьми, только спой для нас.

— Зачем ему такой подарок? — неодобрительно произнесла я. — Узнают люди, его зарежут, а жемчуга отберут.

— Нет, — прожурчала русалка. — Отобрать его нельзя, только подарить, и обманом не выманить, а если отберут злом, то, кто возьмёт, поругаются, перебьют друг друга, а жемчуг сам вернётся. Возьми, сын земли, спой нам.

Маг кивнул, и русалка сложила свой дар на земле. А Рейнеке изменил ритм, и теперь в его музыке зазвучало другое…

Разнотравьем окаймлёны

То, о чём пел волшебник, вставало перед глазами. Летняя жара сменилась осенней слякотью, а после на миг пахнуло ледяными, злыми ветрами… А потом мы услышали перезвон капели и робкие ещё звуки ручья, пробивающегося из-под льда.

Рейнеке подмигнул дочери воды и замолчал, перебирая струны.

— О, нет! — застонали заворожённые русалки. — Не молчи, смертный, пой ещё! Рейнеке покачал головой. Тогда поднялась на колени сидящая справа русалка и тоже обняла его колени. В руках её словно сама соткалась причудливая раковина.

— Спой для меня, сын земли, о, пой для меня, и я одарю тебя, как никому не снилось.

Маг покачал головой.