– Как можно быть таким нелюбопытным? – укоризненно произнесла Адельхайда. – Теперь мне и спросить-то у вас нечего… Ведь места, где скрывается в Праге Каспар, вы мне не назовете, верно? И того, как он управляет Охотой, не скажете тоже?

– Конечно, нет, – согласился рыцарь с улыбкой. – Должна же остаться хоть какая-то недосказанность, а мне надо же утешать себя тем, что вы хоть чего-то не знаете, но очень хотите узнать.

– Вот видите, – вздохнула Адельхайда нарочито печально. – О взрывчатых веществах вы рассказать не можете, местонахождения сообщников не раскроете; выходит так, что более и поговорить-то не о чем… Хотя нет. Один вопрос все-таки есть. Почему вместе с прочими не был убит Рудольф? Почему дождались его ухода, да еще и уничтожили баварский род, открыв наследнику путь к герцогству?

Фон Люфтенхаймер помедлил, катая кубок меж ладоней и глядя внутрь, где на дне плескались остатки вина, потом выдохнул, выпив их одним глотком, и снова со стуком водрузил кубок на стол.

– Пожалуй, я отвечу, – согласился он с усмешкой. – Сегодня мой день, и я не смогу отказать себе в удовольствии увидеть ваше лицо, когда вы это услышите… Почему не был убит Император? Потому что другой не нужен. Потому что он управляем и предсказуем, потому что все знают, чего от него ждать. Весь механизм, который управляет Империей, сейчас как на ладони: все знают, кто держит бразды правления, а кто стоит под седлом. Со смертью Императора в стране начнется сумятица, время для которой еще не пришло, и тогда – неизвестно, кто займет трон. Быть может, настоящий правитель, себе на уме, сильный, непредсказуемый, деятельный, а не кукла, чей каждый шаг известен и чье каждое движение беспомощно и пусто. Ваш Император, госпожа фон Рихтхофен, был оставлен в живых потому, что ни для кого никакой угрозы он не представляет, ничего не решает, ни на что не влияет. Он не был убит, потому что его и без того будто бы не существует. Он будет сидеть на троне, смотреть, как рушат государство, которое он строит под руководительством Конгрегации, и ничего, ничего не сможет сделать.

– Это мы еще посмотрим, – тихо шепнула Адельхайда, и рыцарь усмехнулся, звякнув ногтем по ободу бокала перед собой:

– Вот как раз мы с вами этого и не увидим, госпожа фон Рихтхофен. Я понимаю, что вам не хочется верить в тщетность ваших усилий, но поверить придется. Что ж, спасибо. Сейчас я вижу то, ради чего и рассказал это: ваше осунувшееся лицо и обреченный взгляд. Это словно бальзам на мою душу. Стало быть, есть смысл ответить и на второй вопрос. Для чего принцу была открыта дорога к Баварскому герцогству… А вы уверены, что все еще есть кому пройти по этой дороге?

На самодовольное лицо фон Люфтенхаймера Адельхайда взглянула с растерянностью, на миг опешив, и тот улыбнулся еще шире, доверительно понизив голос:

– Ведь я сказал вам, что каждый получит по заслугам. Что бы он там ни говорил, а если уж ваша смерть и впрямь способна задеть что-то в душе Курта Гессе, то пусть это случится сейчас. Вы перестанете существовать меньше чем через полчаса. Императору со дня на день следует ожидать гонца из конгрегатского лагеря, каковой гонец привезет письмо с безрадостным известием об удачном покушении на жизнь Его Высочества. Таким образом, человек, покрывающий конгрегатов, убивших мою сестру, уже лишился сына. Когда об этом станет известно, Конгрегация получит такой удар, от которого уже не оправится.

– Вы лжете, – убежденно проговорила Адельхайда. – Лжете, говоря о том, чего я не могу проверить, чтобы перед смертью доставить мне как можно больше неприятных минут. Я вам не верю.

– А напрасно, – наставительно возразил рыцарь. – Впрочем, как угодно. Того, чего хотел, я уже добился: вы обескуражены и растеряны, а ваши слова есть не более чем попытка ухватиться за соломинку, что лишь еще более тешит мою жажду мести. Давайте, госпожа фон Рихтхофен. Скажите еще что-нибудь. Возразите мне, скажите, что я лгу, что этого не может быть, прикрикните на меня, устройте сцену…

– Не дождетесь, – хмуро отозвалась она. – Даже если это правда, это ни на что не влияет.

– Бросьте, – улыбнулся фон Люфтенхаймер снисходительно. – Фридрих был единственным наследником. Теперь остался только беспомощный, одинокий старый король, с чьей смертью рухнет половина ваших планов. Конгрегации придется спешно искать замену своему ставленнику, которого готовила все эти годы, на которого положила столько сил, на которого надеялась. И скорее всего, замена найдена не будет: никто более не вручит себя добровольно в руки людей, которые хотят управлять всем. Вы сделали ставку на одного человека – и проиграли. Вы – проиграли, – повторил он, с удовольствием смакуя каждое слово. – Вам конец. Конец Империи, а там и Конгрегации.

– А там, стараниями вашего приятеля Каспара, и Церкви, и вере, и христианскому миру.

– Плевать, – коротко бросил рыцарь; Адельхайда вздохнула:

– Вот к чему вы пришли… А ведь, когда начался наш разговор, я сострадала вам искренне. Теперь вижу, что сострадания вам не нужно. Вам и справедливость не нужна, и вы перестали видеть даже, где кончается месть и начинается злодейство. Вы нас обвиняете в том, что мы совершили нечто чудовищное, но взгляните на себя: что делаете вы сами, Рупрехт?

– А мне уже все равно, – отозвался тот тихо и, подумав, потянулся к бутылке и отпил вина прямо из горлышка. – Если Хелена была принесена в жертву чему-то, это что-то должно быть уничтожено. Будь то Император, Конгрегация, Империя или весь мир… Пейте вино, госпожа фон Рихтхофен. Хуже вам все равно уже не будет, но зато перед своей смертью насладитесь любимым напитком.

– Перед вашей смертью я наслажусь выражением вашего лица, – возразила она, отодвинув от себя кубок. – Кажется, так вы мне сказали, Рупрехт?.. Позвольте теперь и я раскрою вам одну из тайн Конгрегации. Сказал ли вам Каспар о том, что по пути в Ульм Курт Гессе был отравлен в одном из трактиров? Что выжил он лишь чудом, благодаря совершенно случайно полученной помощи? Вижу, рассказывал. Ему повезло. Но потом история повторилась, после чего нашему руководству пришло в голову, что такое положение дел недопустимо. Что вот так, запросто, можно лишиться хороших служителей, а это довольно скверно, согласитесь. И после той истории было принято решение самых ценных из них осторожно, поначалу под присмотром лекарей, приучать хотя бы к самым популярным из ядов. Вам ведь известно о том, что, если принимать отраву понемногу, начиная с малых доз, организм со временем приобретает к ней устойчивость? Так вот, судя по тому, что у вас уже побледнели губы и нездорово мутны глаза, а я чувствую лишь легкую тошноту, вы вскоре и впрямь умрете. А я отделаюсь несколькими днями в постели в самом худшем случае… Пейте вино, Рупрехт. Хуже вам все равно уже не будет.

Мгновение фон Люфтенхаймер сидел неподвижно, стиснув в кулаки пальцы лежащих на столе ладоней – так, что костяшки пальцев побелели от напряжения, и наконец выговорил чуть слышно:

– Вы лжете.

– Думайте как угодно. Того, чего хотела, я уже добилась: вы обескуражены и растеряны, а ваши слова есть не более чем попытка ухватиться за соломинку.