были мало пригодны для нашего «киргизского» (как выразился один англичанин) ведения войны, настолько броневые машины могли сыграть огромную роль при нашем продвижении ввиду наличия хороших дорог в окрестностях Петербурга. Присланные из Англии танки, не говоря уже о скверном их качестве, мало были пригодны вследствие своей неспособности проходить большие дистанции. За все время большие танки участвовали лишь раз в бою – при втором наступлении на Царское Село. После стоверстного похода всю машину пришлось разбирать. Сделав наступление на Царское и обратно, танки были увезены в тыл и больше в боях не участвовали. Великолепное оружие при позиционной войне, танк мало применим в войне полевой, и в особенности при наших полукустарных действиях, когда подвижность является важнейшим требованием боя.

Одновременно у Нового Бугра, дома которого были видны от Руссолова, происходила подготовка атаки 4-й дивизии на незадолго перед этим занятые красными окопы. Собравшись в штабе Волынского полка, Ветренко, Хомяков, Данилов, мой брат (26-го легко раненный в руку, пока выносил раненых прапорщика Унковского и телефониста) и я обсуждали новую линию, занятую дивизией в результате последних боев. Хомяков умолял уменьшить его участок, ссылаясь на то, что некоторые его роты совершенно уничтожены. Офицеров нет, убыль огромная. Он просил дать ему в виде пополнения мобилизованных в Гатчине, сводимых в то время в Гатчинский полк. Присутствующие указывали, что, хотя красные продолжают свои атаки, но напор их как будто ослабел, это объяснялось, по-видимому, теми колоссальными потерями, которые они понесли. Так, один из московских курсантских полков, пришедший в составе 1500 человек, к сегодняшнему числу, по словам пленных, насчитывает лишь 106 бойцов. Потери красных доказывались еще и тем, что отдельные части у них сводились в одну, например, 40 взятых в Лукове пленных принадлежали к восьми различным частям.

Вошедший начальник команды связи доложил, что на шоссе творится что-то странное, мы вышли посмотреть. У Нового Бугра перестрелка усиливалась, и наши части, казалось, отходили, одновременно по шоссе к нам шла какая-то толпа, над которой развевались белые знамена. Мы недоумевали, и лишь полученная из соседнего штаба телефонограмма разъяснила наше недоумение, в ней читалось: «Части Вознесенского полка атаковали Новые Бугры, но, отбитые огнем противника, отошли в исходное положение. Во время отхода к ним присоединилось 400 человек Петроградского рабочего полка».

Положение нашей оборонительной линии было подобно туго натянутой нитке, которая непрестанно рвалась в различных местах. Пока что удавалось вновь соединить концы и связать их в узелок, но каждый такой узел – восстановление положения – стоил нам жизней лучших и быстро убывающих офицеров. Посланная на поддержку соседней дивизии рота даниловцев чуть не попалась вся в лапы красных, командир роты поручик Крылов235 вырвался уже из рук ведущих его красноармейцев. Две вновь сформированные роты даниловцев бежали на другой день со своего участка, не выдержав атаки красных, и бросили два пулемета. Вследствие отсутствия теплой одежды, солдаты не выдерживали бессменного сидения в окопах и, оставляя в них часовых, старались согреться в ближайших домах. Под личным руководством Данилова положение было дважды восстановлено, но эти операции стоили 5 офицеров убитыми и несколько десятков солдат. Наши силы таяли, а пополнить их было нечем.

К вечеру того же дня в Руссолово прибыл капитан Свежевский со взводом вновь сформированной и впервые появившейся на фронте 1-й батареи 3-го дивизиона. Командовал батареей капитан Иоммерт236. Свежевский был назначен помощником командира дивизиона – неизвестно для чего, вероятно вследствие «избытка офицеров», созданная должность. Командиром дивизиона был подполковник Винокуров237. Бушэн, исполняющий должность командира несуществующего (вследствие поломки пушек) гаубичного дивизиона, очень метил на должность Винокурова и подводил под него мину. На другое утро эта батарея должна была сменить мои два орудия у Большого Руссолова, которые уходили на соединение с 1-м взводом у деревни Сабры, [в] расположение Красногорского полка.

Шли мы через Гатчину, с тем чтобы ночевать в деревне Загвоздке и наутро по Тосненской ветке идти на Сабры. В Гатчине зашел к Неведомскому, на мой вопрос о положении дел он лишь махнул рукой. По карте он мне показал наше расположение и рассказал об успехе группы Перемикина, который на нашем левом фланге у Кипени при помощи бэби-танков парализовал действия обходной красной колонны и подходил к Красному Селу. Дальше перешли к общим вопросам, а именно к трудности работы при существующей розни между отдельными начальниками. Вражда между Ветренко и Перемикиным заставляла штаб избегать ставить их на соседние участки. Неудовольствие некоторых начальником штаба корпуса ротмистром Ведякиным еще углубилось действиями штаба генерала Юденича, который для привлечения Перемикина и Ведякина на свою сторону произвел их через чин, первого в генерал-майоры, второго в полковники, чем многих восстановил против них.

В этот момент вошел начальник 4-й дивизии генерал князь Долгорукий (Александр Николаевич, бывший командир Кавалергардского полка; в полку его прозвище было Губошлеп) и сообщил о только что полученном им донесении от командира его бригады, оставленной на Лужском направлении: под напором красных бригада очистила город Лугу и отошла к северу, в данный момент она удерживается по течению реки Луги, но командир бригады не ручается за стойкость своих полков. Таким образом, наш Тришкин кафтан все же продрался, обозначившуюся угрозу обхода нашего правого фланга нечем было залепить. Под этим впечатлением я уехал из штаба и, переночевав в Малой Загвоздке, наутро выступил в Сабры на участок Красногорского полка.

К красногорцам я пришел как к старым друзьям, и встреча у них была исключительно милая и радушная. Отличительной чертой этой компании для меня и некоторых моих офицеров были удивительные приятельские и дружественные отношения, которые у нас установились с пехотными частями. Не говоря уже об офицерах, но и солдаты очень отличали и ценили некоторые батареи. Благодаря подобранному мною хорошему составу офицеров и нашей дружной работе, всегда на виду и в постоянной связи с пехотой, пехота наглядно видела результаты огня батареи, значение же артиллерийского огня в этой борьбе было огромно, особенно принимая во внимание малую устойчивость бойцов. Всех нас пехота знала, некоторые из нас ходили даже под кличкой. Меня, например, солдаты за глаза называли «рыжий капитан» благодаря масти отросшей за поход у меня бороды. На этот раз я не видался с красногорцами давно. При обходе позиции заходил почти во все роты, повсюду приходилось останавливаться, пить чай, принимать подношения для батареи в виде сахара, табака и т. д.

Вечером сидел у Джаврова и слушал его рассказы о боях под Тосно и Вырицей. В это время из штаба дивизии был звонок и сообщение о том,