и временно задерживать всех проходящих, начал осмотр дома. Кроме доктора и персонала, состоящего главным образом из евреек, никого подозрительного здесь не было. По сытым лицам кудрявых «сестричек» было видно, что персонал мало страдал от голода. Комиссар действительно уехал в тот день утром. Продолжая обход помещений, дошли до усадебных построек, в темноте можно было различить крестьянские повозки, собранные здесь для эвакуации запасов зерна и фуража совхоза. Захватив для батареи 7 лошадей из местной конюшни, двинулся в обратный путь. Идти на деревню я не решился, боясь столкнуться с людьми Арчаулова, а пошел обратно на шоссе. Там встретил Родзянко, которому доложил о результатах моей экспедиции, и быстро поехал дальше, чтобы занять бивак для батареи.

За это время Арчаулов, сняв сторожевое охранение красных, без выстрела ворвался в деревню и очистил ее от противника. Так он доложил Родзянко, но очистка была относительная, красные частью разбежались, но частью еще оставались в деревне. Несмотря на это, наши части, усталые и голодные, спешно располагались на квартиры. При этом происходили забавные сценки. Жадимеровский, идя от взвода в офицерский дом, встретил пять человек с винтовками: «Какого полка?» – «Первого запасного», – отвечают они. «Какого первого запасного?» – «А красного, из Петергофа пришли». – «Что вы тут делаете?» – «Сдаваться идем». – «Идите туда, в том доме штаб». Других просто гнали прочь: «Да идите вы к черту, куда вас девать, идите в штаб!» Красные шли покорно сдаваться в белый штаб.

16-го утром было предположено атаковать укрепленную позицию, которая в этом месте проходила в полутора верстах от Сивориц. Когда накануне вечером я вошел в отведенный офицерам дом, еще не все спали, и Лион мне указал на кушетку, покрытую простыней и приготовленную хозяйкой для меня. Я заснул как убитый, и только проснувшись на другое утро, заметил, что ложе мое пахнет какой-то кислятиной. Во время утреннего чая разговорился с хозяйкой, и она мне со слезами рассказала, что на этой кушетке недавно умер ее единственный сын от тифа. Через несколько дней это на мне и сказалось.

Ожидая выступления пехоты, мы выбрали позицию для всей батареи, так как накануне ко мне присоединился, вернувшись из Луги, мой 2-й взвод. Я стоял на шоссе и изучал расположенные по гребню окопы и считал ряды проволоки, позиция была, по-видимому, серьезно подготовлена. В это время мы увидали спускавшиеся с бугра крестьянские повозки, они возвращались домой из Гатчины, мужики сообщили нам, что окопы не заняты красными. Оказалось, что еще ночью волынцы заняли село Воскресенское на шоссе Сиверская – Гатчина. Таким образом, великолепно укрепленная позиция у Гатчины была сдана без боя, и двери к Петрограду были открыты для нас.

Все же мы двинулись дальше с большим опозданием, люди были сильно утомлены. Через три версты мы наконец увидели Гатчину и одновременно заметили дымки поездов, уходящих в сторону Петрограда и Тосно со станции Гатчино-Варшавская. Прибавили ходу, и батарея, запряженная свежими лошадьми, покатила на рысях по шоссе. Орудия поочередно перекатами снимались с передков и обстреливали уходящие поезда, другие же, перегоняя друг друга, опережали стреляющее. Таким образом, подошли к городу на две версты, дальше надо было быть осторожными, так как появился красный броневик. Все же благодаря панике и частичному разрушению полотна красные оставили на станции пять паровозов и порядочное количество вагонов. Даниловцы заняли деревню Колпаны и приостановились. Город был занят немногочисленными курсантами и 1-м запасным красным полком. В это время слева к нам подошли разведчики Семеновского полка во главе с Навроцким, который через несколько дней был убит под Царским Селом. Левее нас на Гатчину шел Семеновский полк.

Почти одновременно на автомобиле подъехал Родзянко и приказал двигаться вперед. «Что вы ждете, – кричал он, – опять будете в темноту занимать город, надо идти вперед!» Выслали разведку и двинулись дальше. Короткие осенние сумерки уже наступали, когда мы подошли к полотну железной дороги. Подбадриваемые Родзянко, части шли одна за другой и начали втягиваться в город. Шли с песнями. Красивый тенор в личной сотне Арчаулова затянул: «Взвейтесь, соколы, орлами…», даниловцы запели: «Во ку-, во кузнице…», а мой неугомонный Никифораки выводил: «То не тучки, тучки понависли, на поле пал туман, скажи, о чем задумался, скажи нам, Гершельман…» Меся большими шагами грязь, под дождем с головной ротой шел Родзянко. Неожиданно из канавы, из-под самых ног его раздался выстрел, несколько человек бросились туда и извлекли дрожащего от страха красноармейца, который сообщил, что в доме сидят двое курсантов. «За мной!» – крикнул Арчаулов и ринулся в дом, вскоре оттуда с криком и бранью извлекли еще двоих людей.

В этот момент из темноты вынырнул командир 4-й роты, бывшей в разведке. «Тише, ради бога, тише, – шепотом молил он, – наткнулся на курсантов, сейчас их атакую. Не дай бог, огонь откроют – всю колонну перекосят». А ничего не подозревающие полки продолжали с песнями втягиваться в Гатчину. Впереди пылал пожар, говорили, что это горело собрание Кирасирского Ея Величества полка, где помещался совет собачьих депутатов. На пролетке подъехал Данилов. Ко всей этой неразберихе – тьма осенней ночи и мелкий нудный дождь. Поставив трех разведчиков в ближайший двор и видя, что очищение города от противника может затянуться, я приказал батарее отойти немного назад и встать на ночлег в деревне Копаны. Ночевать с пушками в незнакомом и еще не вполне занятом городе мне не улыбалось.

Зашел в дом, где временно поместились Родзянко, Рыльский и Данилов. Скоро раздалось «Ура!» 4-й роты, которая штыками рассеяла курсантов, не успевших приготовиться к обороне. Хозяйка дома тщетно хотела нас соблазнить испеченными ею из картофельной шелухи лепешками и чаем, настоенным на тут же на стене сушившейся траве; пара бледных детей сидела на скамье и с испугом прислушивалась к ружейным выстрелам. Рядом в избе Никифораки попал в объятия какой-то старухи, которая при виде его погон непременно хотела его поцеловать.

Одно за другим приходили донесения о постепенном очищении города. Входит доброволец и докладывает: «Почти уже доехал до вашего дома, как встретил человек сорок, кричу «Кто идет?» – но и офицеры. В бедных окрестностях Петербурга было мало что грабить, но когда мы покидали Гатчину, упорно ходили слухи про одного штабного офицера, который будто бы увез ценности из местного дворца. У себя в батарее я всячески боролся с грабежом и должен сказать, что мои люди в этом отношении держали себя прилично.

На другой день с утра 2-й взвод выступил с Вятским полком. Согласно вечерней сводке, противник начал оказывать сопротивление, и огонь его броневиков