при вступлении наших войск в только что занятую деревню. «Где отец?» – спрашивает солдат-белогвардеец у остававшихся при красных стариков. «Расстрелян». – «А брат?» – «Тоже». – «Жена где?» – «Вместе с матерью в Лугу увезена, говорили, тоже расстреляны». Молчание. «Ну а дом?» – «Сам увидишь». Дом был сожжен. Что делать такому человеку, как не мстить. В батарее брата был солдат по фамилии Гран, брат которого, большевик, выдал отца и родного брата коммунистам. У этого Грана было одно желание, как можно больше уничтожить красных, и действительно, он не пропускал ни одного расстрела и постепенно зверел. Раз, осенью, порученного ему для отвода в штаб коммуниста он за шею петлей привязал к седлу и три версты волочил по пахоте своего врага. Интеллигентные люди поначалу сдерживались, но вскоре, под влиянием обстановки, взгляд на ценность чужой жизни менялся, и убеждение, что «одним коммунистом меньше – свободнее на свете жить» заставляло разрешать вопрос в сторону расстрела. Да, по правде сказать, как может относиться человек к людям, единомышленники которых расстреляли всю семью. Кроме того, еще одно обстоятельство заставляло расстреливать в частях – это была известная нам мягкость тыловых учреждений, которые, в погоне за высшей справедливостью, миловали заведомых преступников. Примером может служить дело пособников Балаховича, дело которых рассматривалось без конца, пока они все [не] удрали в Эстонию. В результате все сроки, когда их казнь могла произвести впечатление, были упущены, и, кроме Стоякина, убитого «при попытке бежать», никто из них не пострадал. Эта бюрократическая формалистика и влияние на эти дела властелинов тыла, «общественных деятелей», заставляла прибегать к симуляции попытки бежать или расстрелу тут же на месте. Наравне с коммунистами, нерасположением солдат пользовались евреи. Хотя в армии и были случаи службы евреев добровольцами, но случаи эти были крайне редки, я лично знаю лишь один. За кровавые дела своих соплеменников Троцкого, Зиновьева и комиссаров при карательных отрядах платились изредка попадавшиеся среди пленных евреи. Особенно их не любил Данилов. Под Мшинской против нас действовал еврейский отряд Кроля, и среди пленных были евреи. «Русский?» – спрашивает Данилов. «Русский». – «Какой губернии?» – «Гомельской» (?) – «А ну-ка, перекрестись». Молчание. «Уж я сознаюсь вам, вашеблагородие, я жид». – «Ну, ступай. К Урицкому», – тихо прибавляет он, обращаясь к конвойному.

Одновременно с занятием Мшинской, волынцы заняли Преображенскую, после чего красногорцы дошли до города Луги, который заняли почти без боя и передали его частям 1-й дивизии. Этим заканчивался период боев, выведших нас из глухих лесов Гдовского уезда на подступы к С.-Петербургу. Началась последняя фаза боев нашей армии с захватившими нашу родину коммунистами.

* * *

Наконец мы выбрались из болот, лесов и трясин, наконец прекратились мучения наших лошадей и люди смогут больше не месить грязь по колено, наконец наше наступление будет разворачиваться по шоссе. Хотя в каждом мускуле чувствовалась усталость, дух был бодр, и порыв наш не ослабевал. Еще предстоял прорыв укрепленной полосы перед Гатчиной, построение которой было начато еще во время войны с Германией и которая руками согнанного большевиками населения заканчивалась в 1918 году, когда ожидалось наступление германской армии на Петроград. Уверенность в занятии бывшей столицы Российской империи росла с каждым нашим успехом. Мои офицеры спрашивали меня, будут ли даваться отпуска после вступления в город, у каждого были или родные, или друзья, которых надо было посетить. Я предложил им жребием установить очередь. У меня лично не было полной уверенности в конечном нашем успехе, но я об этом, конечно, молчал. Необеспеченность нашего правого фланга и тыла частей, наступающих на город в северо-восточном направлении, была очевидна. Наше наступление было больше похоже на набег, чем на продуманное наступление. Но все же я верил, что Господь Бог даст мне и моей жене радость найти нашу семью и освободить ее из-под власти коммунистов.

Приказ по дивизии от 13 октября начинался так: «Противник в беспорядке отходит по всему фронту при малейшем нашем натиске. Лужская группа красных отходит на Новгород. Части 2-й красной дивизии отходят на Гатчину…» Волосово уже было занято нашей 2-й дивизией. Чтобы в полной мере развить наш успех, приказывалось: 12-му Темницкому полку, 1-й сотне ударной танковой сотни (личная пешая сотня генерала Родзянко, под командой ротмистра Арчаулова), 1-й легкой батарее (2 орудия) выступить в 5 часов утра и к вечеру 14 октября дойти до линии Рождественно – Сиверская. Главным силам: 11-му Вятскому, 53-му Волынскому, Конной батарее, Тяжелой батарее, взводу Легкой батареи и 1-му батальону Красногорского полка к вечеру того же дня дойти до линии Порушино – Торезево – Остров. Арьергард – красногорцы. Как видно, никакого намека на движение в направлении Николаевской железной дороги, вся колонна была повернута на север, передав город Лугу 1-й дивизии.

Но вследствие крайней усталости, мы опоздали с выступлением. Все же люди полков слегка подкормились запасами, захваченными на Мшинской. Прибыв в Сирочкино в штаб Вятского полка, застал там обычную для него картину: помощник командира полка подполковник Худков231 играл в карты с одним из чинов штаба, в шутливо-насмешливой форме беседуя с командиром полка полковником Бушманом232. На все мои расспросы об обстановке ничего не добился, Бушман мог мне лишь указать, что противник занимает деревню Ящеру, а роты вятцев «пытаются» наступать на деревню. «Попытки» эти начались с утра, но Бушман, привыкший к крайне «осторожным» действиям полка, не удивлялся тому, что эти попытки не давали еще никаких результатов. Не добившись ничего путного от Бушмана, выехал вперед, поставив батарею на позицию. Вправо и влево от шоссе тянулись болота, поэтому орудия были поставлены на обочине дороги. Скоро отыскал цепь Вятского полка и обнаружил заставу красных, которую батарее удалось сбить, но вятцы – не волынцы и вперед не двигались. Наконец я увидал на шоссе двигающуюся с тыла кучку людей, это были разведчики Волынского полка, которые, понукаемые Родзянко, подходили к цепям вятцев, за ними с песнями шел весь полк. Объяснив обстановку, я попросил офицера-разведчика своим продвижением подбодрить вятцев. С полверсты шли без сопротивления, прошли лес, из которого я выбил заставу, но, подходя к деревне, мы были встречены сильным огнем, но вскоре он прекратился, когда атакованные со стороны стеклянного завода красные бежали. В деревне началась полная неразбериха, вместо того чтобы преследовать противника, часть пулеметов начала обстреливать воображаемого противника, солдаты без руководства бродили по деревне, случайные офицеры не распоряжались, а почему-то обращались ко мне за приказаниями. Начали появляться пленные, которыми и занялись солдаты. Чтобы прекратить грабеж, пришлось пустить в ход нагайку – орудие, приобретающее