свое старое значение в обстановке боя. Вдруг кто-то крикнул, что в северной окраине деревни задержалось 300 красноармейцев, немедленно все поджали хвосты. Но в это время колонна главных сил, снова построившись, начала втягиваться в деревню. Вперед вышла рота волынцев и бегом двинулась вперед, изредка останавливаясь и поливая огнем скрывающихся в опушке леса красных. Миновав почтовый двор, волынцы развернулись и цепью повели наступление на деревню Покровку, которая оказалась не занятой. Огонь красных все же не прекращался, так как часть их засела в господском доме вправо от дороги, так что, когда мой взвод вышел из деревни Ящеры, по нем был оттуда открыт пулеметный огонь. Благодаря распорядительности Квятковского, который, невзирая на огонь, снялся с передков и открыл огонь, красные были принуждены отойти.

Вскоре в Покровку подъехал генерал Родзянко и штаб дивизии. Приказано было немедленно продолжать движение вперед: даниловцы, с личной сотней и моим взводом, по шоссе, волынцы с Конной батареей вдоль железной дороги. Тронулись дальше. Генерал Родзянко с находящимся при нем полковником Рыльским шел с нами. В длиннополой кавалерийской шинели, в сапогах «танках» (солдаты так называли тяжеловесные английские сапоги), Родзянко, не обращая внимание на стрельбу, пер вперед, пока не натыкался на нашу разведку, и тогда начинал ругаться, что медленно идут. Весьма общительный и очень мало дисциплинированный вольноопределяющийся моей батареи Никифораки (я о нем упоминал в первом моем очерке) неоднократно обращался непосредственно к помощнику Главнокомандующего для разъяснения своих политических сомнений. «Ваше превосходительство, – вдруг подлетал Никифораки к генералу Родзянко, – ведь вы не пустите в Петроград всю эту сволочь!» – «Какую сволочь?» – недоумевал генерал. «Да наше правительство». Чуждый тонкой политике Родзянко искренне высказывал свой взгляд на дело. «Конечно, не пущу», – успокаивал он Никифораки.

В это время уверенность в падении Петрограда была общая. Лишь один Данилов продолжал твердить, что взятие этого города никакой пользы нам не принесет, считая, что годного пополнения мы там не получим, а навяжем себе на шею голодное и извращенное городское население. Его заветной мечтой был поход на Псковскую и Новгородскую губернии, население которых нам, безусловно, сочувствует. Такой поход сильно бы пополнил ряды нашей армии, которую он считал недостаточно многочисленной для взятой на себя задачи. Но пока что наше движение совершалось настолько легко, что даже создавалось опасение, что солдаты, привыкнув к легким победам, не окажутся достаточно стойкими в ожидаемых боях у Гатчины. По расчету движения, мы не позже как 16-го должны были подойти к оборонительной линии у Суйды, в 8 верстах от Гатчины.

Уже совсем стемнело, когда мы заняли деревню Андреевку, где и заночевали. В 6 часов утра 15-го выступили дальше, и деревни Кузнецово, Порушино и село Рождественское занимались нами после коротких перестрелок. Захватывали пленных, голодные, они набрасывались на хлеб, проклиная коммунистов. Растерянность у противника чувствовалась и проявлялась с каждым днем все больше – все чаще попадались в наши руки отсталые части обозов и т. д. Главной причиной их паники была быстрота нашего продвижения – Родзянко был прав, когда подгонял нас. Ночлег был назначен в деревне Сиворицы, до которой от Преображенского оставалось 12 верст. Характер населения сильно изменился, все больше чувствовалась близость Петербурга. Дачники из буржуев со слезами на глазах встречали наши отряды, и женщины крестили и благословляли нас. На ходу мы давали детям белого хлеба. Весь вид их говорил о страшных голодовках, которые им пришлось пережить.

С известием о занятии Волосова я начал разрешать отпуска уроженцам Петергофского уезда. Большинство из них уже получали сведения о преследовании их семей, арестах, отбирании скота, а потому, уходя домой, они захватывали с собой винтовки, чтобы на месте расправиться со своими врагами. Я поощрял такие настроения, думая хоть озлоблением пробудить в этом инертном народе волю к борьбе.

От Рождественского пошел с авангардом личной сотни генерала Родзянко. Непривычные к таким переходам люди сотни еле шли, но благодаря присутствию Родзянко, который неутомимо шел с авангардом, мы двигались безостановочно вперед.

Минуя Выру, Кривое Колено, мы вскоре подошли версты на три к Сиворицам. Тут нам удалось изловить местного деревенского милиционера, с красной звездой на фуражке и на груди, он, по-видимому, совершенно не ожидал нашего появления. По его словам, деревня и рядом с ней сумасшедший дом, помещающийся в усадьбе того же названия, были сильно заняты красными, были там и курсанты. Уже в полную темноту подошли к деревне, в ней было тихо, вправо ярко блистал электрическими огнями 3-этажный дом умалишенных, судя по огням, число построек было значительное. Устроили небольшое совещание с командиром сотни ротмистром Арчауловым. Вследствие болезни своего младшего офицера, он оставался в сотне один, наличие же охраны в усадьбе заставляло произвести атаку на деревню и усадьбу одновременно. Решили, что я возьму 12 человек сотни и пойду на господский двор, а Арчаулов с 30 стрелками будет атаковать деревню. Хозяин ближайшего хутора был у меня проводником. По дороге, не останавливаясь, разъяснил людям нашу задачу. Желая использовать неожиданность нашего нападения, я им приказал не увлекаться бесцельной стрельбой, а, дав два выдержанных залпа, бросаться на ура. Но люди меня не знали, не знал и я их, а потому я волновался.

Пройдя около 2 верст по непролазной грязи, начали подходить к усадьбе. «Здесь, – говорил проводник, указывая на постройки, – живут рабочие, там начинаются павильоны для больных и персонала». – «Сколько их?» – «Около десяти. А там вон главное здание, трехэтажное, вправо электрическая станция, потом контора, канцелярия, конюшни и сараи около скотного двора. Сегодня было приказано начать эвакуацию зерна. Подводы согнали во двор». «С чего начать?» – думал я, пока подтягивались люди. Я решил, что единственно, где может быть охрана, это на электрической станции и в главных зданиях, вряд ли красные стали бы оборонять умалишенных. Кроме того, ввиду малочисленности людей, решил держать их всех вместе, не выставляя постов. Подошел к электрической станции, когда я вошел, рабочие на мой окрик подняли руки, тут охраны не оказалось. Взяв одного рабочего как проводника и заложника, пошли дальше. Рабочий мне сообщил, что комиссар уехал сегодня утром, узнав о нашем приближении, охрана же есть только у телефона в здании конторы. Туда мы и направились. Перед домом, бывшим господским (имение будто бы раньше принадлежало Львовым), расстилался большой круг, на котором были видны следы клумб. Несколько ступеней подъезда были ярко освещены. Ничего не подозревавшие красноармейцы охраны не сразу сообразили, в чем дело, когда я вошел в просторную переднюю, из которой в этаж поднималась широкая лестница. Выставив на крыльце пост, которому было приказано останавливать