— Обязательно… Ты же меня… дождалась… Все, иди…

— Я люблю тебя! — Она едва коснулась его губ, и Габор проклял себя за то, что не может потянуться за ней. Задержать этот соленый от слез поцелуй чуть дольше.

— Я тоже… тебя… люблю…

Звук ее легких быстрых шагов долетел вместе с холодным ветром.

На лицо упало несколько снежинок. Габор уже почти ничего не видел. Вокруг стало оглушительно тихо. Только голос Олеси едва слышно звучал в голове. Но, кажется, это была его выдумка. Самая прекрасная выдумка на свете.

Представляя ее рядом, представляя, как выходит из моря, пока он ждет ее на берегу, как играет с их детьми, как томно блестят глаза перед очередным безумством в их постели, представляя, как она радуется его подаркам и удивляется всему вокруг, Габор тихо зашептал:

— Я бреду-бреду по лесу,

Чтобы деревце найти.

Высоченное, пушистое,

Колючее да душистое.

Ты меня, лесок, не трогай,

Не со злом к тебе пришел.

Мне навстречу —

Дед Морозный…

Башня сотряслась от ударов. Снаружи раздался дикий вопль, слышный, наверное, на всю Бергандию:

— Меня не убить, глупец! Я бессмертен! Я вечен! — Кажется, он взбирался по башне, царапая камень своими когтями.

— Габор! Он жив!

Олеся! Проклятье! Почему не ушла?!

Габор пытался нащупать цепь, хоть что-то…

— Габор, Крампус жив! — Олеся упала на колени рядом с ним, цепляясь пальцами за одежду.

Башня продолжала сотрясаться, и завывания Крампуса слышались все ближе и ближе.

Габор схватил Олесю за руку, почти вслепую нащупывая тонкие запястья:

— Уходи отсюда, слышишь? Немедленно! Уходи!

— Я не оставлю тебя! Никогда! Лучше умереть, но с тобой рядом…

— Я уж думал и не позовешь! — Тяжелая дверь ударилась об стену, повеяло холодным воздухом.

Зрение немного прояснилось, и Габор сумел разглядеть могучую фигуру старика.

— Ну что, готов загадать свое желание?

— Габор… — Смазанная фигура Олеси мелькнула перед глазами, и ему оставалось только сжать ее руку, чтобы сделать то, что должен.

Пересохшими губами, все еще хранящими вкус ее поцелуя, он тихо прошептал:

— Прости меня… Я всегда буду тебя любить… Вечность…

Рев Крампуса раздался над головой.

Крик Морозного Деда перекрыл его:

— Ну же!

— Сделай меня Крампусом…

— Не-е-ет… Габор…

Потрясенный выдох Олеси был последним, что он услышал. Дальше начало что-то происходить. Непонятное… Но такое нестерпимо болезненное, что горло срывалось от крика. Все кости словно плавились и вылазили наружу, прорывая горящую огнем кожу. Огонь был повсюду. Он сжигал, испепелял.

И это не заканчивалось. Глаза плавились в глазницах, волосы горели. Пламя пожирало одежду и корежило кости. Больно, как же больно…

Во рту вкус гари и пепла, в ушах — рев пламени. Огонь везде… Даже в голове. Все горит. Он не выдержит. Все нутро вспыхивает. Сердце, легкие — они зажигаются, как костры и жгут изнутри.

И даже кричать уже нет сил… Сквозь смрад и алые кострища пробилась мысль. Неужели, она тоже видит его таким? Слабым и беспомощным? Неспособным выдержать боль. Ей ведь тоже было больно. Много раз. Когда умирала. И когда привыкала к чужому измученному пытками телу. Она терпела. Потерпит и он. Ради голубых, как звезды глаз. Ради волос, чернее самой жуткой темноты. Ради голоса, стонущего его имя. Ради нежности и теплоты кожи. Ради аромата трав в ее волосах и на покрытой испариной коже. Ради ее смеха и улыбок. Ради того, как рассматривала украшения на деревенской ярмарке. Ради того, как смело стояла перед его саблей. Ради того, как испуганно застыла на галерее, полностью беззащитная перед морозом. Ради того, как учила его язык и как спорила о том, какое платье выбрать на праздник.

Ради всего, что связано с ней, ради каждой мелочи он потерпит. Ради ее жизни и ради ее дыхания. Ради того, чтобы она ходила по его замку, пока он будет коротать вечность в пекле. Ради того, чтобы спала в его кровати, пока он будет скитаться по преисподней. Ради ее дыхания и взглядов.

Ради ее жизни… Весь он — ради нее.

Он ведь сможет быть рядом… Еще не все потеряно. У него есть шанс. Он будет наблюдать за ней издалека. Будет оберегать ее и защищать. И демоны, которые прежде творили черные дела, теперь будут его шпионами. Они будут ее стражниками. А любой, кто осмелится причинить ей боль или обидеть… Им он вскроет нутро.

Она только его… Он будет пробираться в ее спальню и воровать ее одежду, чтобы вдыхать в преисподней аромат трав и страсти — ее запахи, которые стали для него всем. Он будет дарить ей лучшие драгоценности, которые только раздобудет здесь. Чтобы она сияла. Сверкала. Как далекие звезды на черном небе. Он будет покупать ее любовь. Он будет обманывать и притворяться. Он будет делать все, чтобы она помнила о нем. Хотя бы помнила…

Пламя отступило. Оно перестало быть обжигающим, сколько-нибудь горячим. Ничто, даже огонь преисподней не мог сравниться с жаром ее прикосновений и с тем, как вспыхивает все внутри него, когда они остаются наедине. Огонь — ничто.

Пламя лизнуло его тело в последний раз и отступило, складываясь за спиной двумя крыльями.

Габор вдруг осознал, что погружен в кипящую лаву.

Он вынырнул, с жадностью вдыхая обжигающе холодный воздух. Зрение еще никогда не было таким четким. В теле бурлила сила. А на губах… на губах ощущался вкус Олесиного поцелуя. Он чувствовал ее аромат, разившийся в воздухе, заполнивший собой все.

Потребность в ней была такой острой, что его трясло. Сейчас ему хотелось только одного: почувствовать ее. Что угодно: прикосновение, поцелуй, голос, запах. Она нужна ему. Без нее нет жизни. Нет смерти. Нет ничего.

И он увидел… Увидел ее. Напуганную и бледную. Бесконечно прекрасную в отсветах пламени. Такую нужную. Каким жалким и глупым он был, когда думал, что сможет без нее. Какой пустой и убогой была его жизнь. А теперь он даже дышит с трудом. Еще немного и задохнется совсем, не чувствуя ее аромата.

Ее глаза еще никогда не горели так ярко. Но это все было из-за слез по нему. А он не хотел, чтобы она плакала. Никогда. Кожа поражала своей белизной. Белее снега. Который теперь для него хуже отравы. И губы ее были такими алыми, что удержаться и не поцеловать их было сродни пытке. Он ошибся… Не выдержит он без нее и мгновения. Не сможет.

Он шагнул к ней, выходя из озера обжигающей лавы, и Олеся бросилась навстречу. На ней была его кровь, волосы рассыпались по плечам угольной чернотой, а из глаз катились слезы.

Он смотрел на нее и… боялся. Боялся прикоснуться. Боялся дотронуться и испачкать собой. Теперь он был тем, кого ненавидит и боится каждое живое существо Бергандии.