Спустя три дня, 18 июня 1958 г., с советской стороны последовал новый удар, когда стало известно, что Имре Надь и три его соратника были осуждены и расстреляны. В коммюнике венгерского правительства, в котором сообщалось об этой новости, помимо прочего было отмечено, что казненный руководитель вместе с другими искал и нашел убежище в югославском дипломатическом представительстве, откуда писал инструкции по продолжению вооруженного восстания, по организации забастовок и подпольных диверсий. Югославы, которые были между строк обвинены в этих контрреволюционных действиях, откликнулись весьма резкой нотой и сослались в ней на договор 1956 г., согласно которому Надю и его соратникам была обещана безопасность. Тито направил Хрущеву отдельное протестное письмо, которое разослали всем организациям СКЮ. В начале 1959 г. по его заданию была напечатана «Белая книга», в которой югославское правительство предоставило обширную документацию о деле Надя[1759].

Спустя месяц, 12 июля, Хрущев назвал югославских коммунистов бактериями, которые повреждают коммунизм, и обвинил их в том, что они получают американскую помощь как награду за попытку разбить социалистический блок[1760]. Хотя в Софии он обещал, что на межгосударственной арене не дойдет до трудностей и застоя, спустя некоторое время отказал в обещанных кредитах. С этим канул в небытие план строительства алюминиевого комбината в Черногории, который мог дать этой республике экономический подъем. То, что к бойкоту присоединилась ГДР, югославы восприняли как подлый удар в спину, поскольку ради нее они порвали отношения с ФРГ, что нанесло стране существенный экономический урон[1761]. Бойкот, под которым они оказались, утвердил югославских коммунистов в уверенности, что они на верном пути и укрепил их престиж внутри страны, временно притушив внутренние политические проблемы. «Тито сейчас так популярен в югославских массах, как уже давно не был», – комментировало ЦРУ[1762].

Джордж В. Хофман, профессор географии из Техасского университета Остина, после научной поездки в Югославию, где встречался с Карделем, Кочей Поповичем и Владимиром Бакаричем, сообщал, что упомянутые руководители говорят о своей независимости с гордостью, граничащей с «бредом мании величия». «С оглядкой на Насера, на арабские и другие афроазиатские нейтральные страны, югославское правительство и партийное руководство были уверены, что играют роль ключевой силы, находясь в плену иллюзии, что Югославия важное и решающее действующее лицо в международной политике». Когда профессор Хофман указал своим собеседникам на то, что Югославия «маленькая страна», они его с укоризной поправили, что политически это не так[1763].

Югославская пресса в следующие месяцы в один голос восхваляла достижения VII Съезда и делала особый акцент на важности самоуправленческого социализма и «политики неприсоединения» в международных событиях (этот термин начал употребляться, чтобы подчеркнуть независимость от Востока и Запада). При этом, конечно же, она переоценивала собственные силы, утверждая, что Югославия жертва злонамеренных нападок, и превозносила Тито до небес[1764]. За несколько дней до люблянского съезда, а также во время него в рядах СКЮ много говорили о том, что 65-летний маршал откажется от места главы председателя правительства и генерального секретаря партии и сохранит за собой только пост президента страны. Его наследниками во главе СКЮ должны были стать Ранкович, во главе правительства – Кардель[1765]. Однако реакция Москвы на эти планы, если они вообще имели под собой какую-то реальную основу, полностью их похоронила, Тито сказал, что любое изменение в верхах может быть опасным. В Югославии опять начали вспоминать договор «50 на 50» 1944 г. между Черчиллем и Сталиным и утверждать, что раздел страны между двумя государствами на самом деле еще актуален[1766].

В заявлении, которое ЦК КПСС обнародовал в 1958 г., в связи с годовщиной Октябрьской революции, Югославия не была включена в список государств, «которые строят социализм». Поэтому СКЮ не пригласили на XXI Съезд КПСС, который был назначен на 1959 г.[1767] Несмотря на острую полемику, в Москве преобладало мнение, что с югославами хорошо бы сохранить отношения хотя бы на уровне государств, если на партийном они уже разорваны. Экономическое, культурное и научное сотрудничество продолжалось[1768]. Наиболее радикальную позицию относительно «ревизионизма» заняли болгары и албанцы, которые из-за приграничных споров видели в Югославии своего злейшего врага. Как писала Политика 17 сентября 1958 г., последние открыто призывали своих соплеменников в Косово сопротивляться режиму Тито. Автор статьи предположил, что Албании предназначена роль провокатора «в этом безуспешном нецивилизованном» начинании, и упрекнул правительство Энвера Ходжи в том, что оно превзошло свою прежнюю «вульгарность»[1769].

Если враждебная позиция болгар и албанцев в Белграде никого не удивила, то болезненную реакцию вызвала та, что пришла из Китая. Китайско-югославское политическое, экономическое и культурное сотрудничество после установления дипломатических отношений 11 февраля 1955 г. было более чем корректным, если не сказать сердечным, так что Тито и его окружение еще в мае 1948 г. видели в Мао Цзэдуне своего естественного союзника против «большого московского брата». То, что китайские коммунисты совершили революцию своими силами, так же как и югославские, подливало масла в огонь этих надежд. Но очень скоро они оказались иллюзией, поскольку Китай без колебаний перешел на сторону Сталина[1770]. После 1955 г. он изменил свою позицию и открыто признал, что его политика относительно Югославии была ошибочной. Мао Цзэдун после посещения Хрущевым Белграда на каком-то приеме открыто заявил: «Поздравляю Тито с победой его принципов. Белградская декларация – важнейший документ из всех, которые до этого момента разрабатывало рабочее движение». Сам Чжоу Энь-лай, ближайший соратник Мао, в конце 1956 г. сказал югославскому послу в Индии, где находился с визитом: «Мы должны быть и будем друзьями»[1771]. На московской встрече, посвященной 60-летию Октябрьской революции, Мао занял по отношению к югославской делегации весьма доброжелательную позицию и по-своему подчеркнул сходство СКЮ и КПК в отношении к КПСС: «Вы и мы различаемся только тем, что у вас есть усы, а у нас нет»[1772]. Год спустя, 28 февраля 1958 г. оба государства подписали торговый протокол, который предполагал товарообмен в 19,6 млн долларов[1773].